Владимир Невярович - Два в одном. Поэзия

К могиле свежей генерала
Старушка подошла седая,
И на колени молча стала,
Крестясь и горестно вздыхая.
Кем же была для генерала
Старушка раньше в жизни светской?
Быть может, просто лишь знавала,
Или любила безответно?
Никто не ведал. Та ж молилась,
И слезы горькие печально
Из глаз старушечьих струились,
И дымкою парила тайна…
Потом с колен тихонько встала
И, подойдя к венкам роскошным,
Свой венчик маленький достала
И положила осторожно.
То был венок из незабудок.
Средь благородных всех соцветий
Казался он чрезмерно хрупок,
И мал, как слог у междометий.
Он простоты своей стеснялся,
И ежился, как гость незваный,
Который, хоть и задержался,
Но был пришелец нежеланный.
Ах, незабудки-незабудки,
Небесной сини отраженье,
Вы возвестили в те минутки
Безвестной памяти вторженье!
Найдется ль средь грядущих суток
Какой-нибудь приятель милый,
Чтоб положил из незабудок
Букетик на мою могилу?

Перстень Государя он носил на пальце,
И рубин, как капля царственной крови,
Опьянял убийцу, снявшего с Страдальца,
С длани Государя, талисман любви.

Иногда по пьянке перстнем он хвалился,
Вспоминал, как «выли» Дочери Царя,
Как штыки кололи, кровью пол залился,
Бойню сотворили, яростью горя!

Как потом сжигали, расчленяли трупы:
«Кислотой снабдил их, между прочим, я!
А народ российский в сказки верил, глупый,
Что убит Царь только, а не вся Семья!»…

Стал полпредом в Польше этот клоп террора,
Выкидыш крамолы и палач Царя,
Из таких, как Войков, состояла свора
Главарей России – бесов Октября.

Он не ждал возмездья, верил и гордился,
Что народец сломлен, потеряв Царя:
«Белых разгромили, строй наш укрепился,
Вековое злато продали не зря!»

Пьянство и распутство, почести и слава,
Он – вершитель судеб, революционер…
Вот перрон вокзала. Что тут за забава? —
Видит, как парнишка вынул револьвер.

На него наводит, целится, стреляет.
«За Россию мщу я, за своих друзей!»
Час возмездья пробил, Войков понимает —
Пистолет хватает: «Ну ж, стрельни скорей!».

Только пальцы сжаты. Перстень им мешает.
Почему мешает, Войков не поймет.
Страхом пальцы сводит, он, хотя стреляет,
Но не попадает, и сейчас умрет.

Выстрелы затихли. Раненый смертельно,
Все сжимал в бессилье Войков пистолет.
А из перстня свет вдруг брызнул и нетленный
Он увидел в дымке Царский Силуэт!

Жил некий старец Феодосий
На новгородчине в скиту.
Сквозь мрак житейский, словно просинь,
Дарил он Неба чистоту.
Народ толпился, жаждал встречи.
Чернец из кельи выходил,
И приглашал войти сердечно
В хибарку, где отшельник жил.
Все получали вразумленье,
И разъясняли свой вопрос.
В те сокровенные мгновенья
Спадал с души страданий воз.
Средь ожидавших было двое,
Которых к старцу привело
Лишь любопытство бытовое,
Желанье испытать его.
Действительно ли прозорливый?
И правда ли, что Дух Святой,
Здесь почивает, всем на диво,
В каморке маленькой глухой?
Они открыто заявляли,
Что ждут, чтоб просто поболтать,
И нетерпенье выявляли:
Ну, сколько ж можно тут стоять!?
Но вот желанная минута:
Из кельи вышел вновь чернец,
Но не зовет их почему-то,
Отводит в очередь, в конец.
Вручает с ложкой кружку чая:
– Просил вам старец передать,
Чтоб вы в нем ложкой поболтали,
И не велел к нему пускать!

К митрополиту Филарету
Пришел однажды генерал,
Монаршей милостью согретый,
И с огорчением сказал:
– Владыка, горе приключилось:
Мой сын внезапно вдруг оглох.
Мы безуспешно год лечились.
Быть может, нам поможет Бог?
Ведь мальчик предназначен пажем
Для Государя самого,
А как без слуха, если даже
И крик не обернет его?
Сказал митрополит, чтоб в Пасху
Сюда сынка отец привез.
Благословил мальчонку ласково,
Молясь, чтоб крест тот стойко нес…
В Святую Пасху после службы
Владыку встретил генерал,
Напомнил про сыновни нужды,
С ним мальчик рядышком стоял.
Владыка к сыну обратился,
Приветствуя: «Христос Воскрес!»
Тот вдруг в лице переменился,
Сказав: «Воистину Воскрес!».
И слух к глухому воротился,
Стал слышать все вокруг опять.
Отец от счастья весь светился,
Стал громко Бога прославлять!
– Теперь и с пажеством преграды
У нас все сняты чудом враз! —
Промолвил он. – Какой наградой
Благодарить теперь мне Вас?
Ответил киевский Владыка:
– Оставь здесь сына своего!
Смотри, как чист и светел ликом
Сей мальчик. Более того,
Пускай он здесь вступает в па́жи
К Владыке Господу Христу,
И не считай сей путь пропажей:
Бог указал дорогу ту…
Был выбор сделан, хоть и труден.
Жил в Лавре, Господом храним,
Известный старец-схиигумен,
Тот самый генеральский сын!

Он работал на фабрике
От зари до зари,
Он трудился, все силы свои отдавая.