Алексей Витаков - Книга песен. Серия «Библиотечка #здд»

Давно ли было: керосинка
Чадит в ночи, как никогда.
Мы с мамой сладко спим в обнимку,
Ах, как же мама молода…

Рука бела и невесома,
Луна в окне над головой,
Я счастлив, что нет папы дома,
И горд, оставшись за него.

А ночь, раскинувшись огромно,
Шуршала листьями дерев.
Сверчок ли пел во тьме снотворно?..
Но как спалось под тот напев!

Горела слабо керосинка,
Стояла тьма вокруг стола,
И одинокая слезинка
В ресницах маминых росла.

Росла и, мукой наполняясь,
Такими болями цвела,
Что по лицу потом скитаясь,
Морщинок сеточку плела.

Осталась лампа-керосинка
У детской памяти в плену.
Нет-нет, а ту подчас слезинку
Я со щеки своей смахну.

Давно ли было: невидимкой
Трава за окнами в росе,
Мы с мамой сладко спим в обнимку,
И мама юная совсем.

Давно ли было: лютой льдинкой
Всё смотрит звёздочка в окно…
Мы с мамой сладко спим в обнимку.
И нам другого не дано.

Гремел состав. В вагоне, в полумгле
Я ехал через край, где жил когда-то.
И одиноко на пути у взгляда
Подрагивала капля на стекле.

Переносилась капля с мостовых
На пустыри и на дыханье свалок.
С крестов кладбищ – на пустоту вокзалов,
С толкучек рынка – снова на кресты.

Дрожала на темнеющих углах.
И только листопад безрезультатно
Смахнуть её пытался со стекла,
Не ведая о стороне обратной.

Бил свет в окно осеннего огня.
Свет пышного природы увяданья.
Но лишь сквозь каплю тонкий луч сиянья
Забытых лет заглядывал в меня.

Спит бродяга, ткнувшись в рукав лицом,
От сует мирских отгороженный;
Зимним городом вдвое сложенный,
Перееханный колесом.

Видит он, объятый угарным сном,
Как под сенью старой черёмухи
Ветер бьёт головою подсолнуха
В заколоченное окно.

Эй, старик, не чую твоей руки!
Льда ресницы блещут под звёздами
С кромки крыш, словно это в воздухе
Слёзы, вставшие на носки.

Меж землёй и небом совсем седым
Наши слёзы стынут сосульками.
Эй, старик, тростью выстукивай
Блюз помоек прямо по ним.

Под окно прилетали грачи и играли на скрипках.
Это было давно – у начала начал на краю.
«Тебе чудится, – старшие мне говорили с улыбкой, —
Продолжение птичьего горла не скрипка, а клюв».

В переходе скрипач: скрип унылых колков под рукою.
Бьётся крестик сухим мотыльком, как душа в лабуде.
Боже, если возможно, сними с него бремя запоя,
А иначе он вздёрнется прямо на первой звезде.
Боже, если возможно, подай ему лестницу с неба.
Путь расступиться хоть на чуть-чуть электрический дождь,
Чтобы видели мы, как уходит он с нищенским хлебом,
Отряхнув пыль на головы наши с дырявых подошв.

Пусть уходит на небо скрипач в перелётную стаю.
Прямо в корни дождя и прозрачную негу стиха,
Чтоб вернуться потом под окно, где его вдруг узнают
Изумлённые дети с раскрошенным хлебом в руках.
Ах, грачи-скрипачи, мне ли дело до ваших рапсодий!
Мир понятен и прост, как поваленный на спину лес.
Но тогда почему всё играет скрипач в переходе
Отрешённую музыку мимо плывущих небес?

Пролетала родина струйкою дыма.
Зацепило тоненько, потянуло длинно.
Пролетала родина, вдаль уносилась,
Словно самокрутка дедова курилась.

Уходил метелью, не думал о Боге,