Антон Муляров - Наедине с Минотавром

Старый вид «однобрачных» отжил,

И под ритмы устоев новых,

Вид «двубрачных», «трёхбрачных» ожил,

Вея вспученностью бобовых!

Новый вид – право жалок! В дверцы

Бьётся ЗАГСов. Ну, что исправить?

В нём мутация съела сердце,

Лишь либидо решив оставить!

Где находится антивирус

Знает БОГ! Но, а может, Боже,

просто в трубку свернуть папирус

Со стихами, да дать по роже!..

…Самому б только взор свой ясный

Тряпкой грязною не завесить!

Дай нам, Боже, закат прекрасный,

Да ещё бы пять раз по десять!!!

Как мы успели,

Стать старше родителей нашей юности?

Толи мы ели

Много. Толи время по глупости

Напортачило,

Чего-то там по квантовой части.

Одурачило!

Чем-то плюнув из чёрной пасти.

Всё ещё дети —

По разуму, по восприятию, хотя по ноге —

Фактически – Йети,

И сами с детьми уже, от которых на островке

Лысины,

Волосы злобно шевелятся собою сами.

С выселок

Возраста, до сих пор набираю маме!

С утреца —

Вижу в зеркале седую бороду,

Как у отца!

Надеваю его прищур и иду по городу.

Вы были бдительны,

Но время украло нас, и вот мы выросли.

Дорогие родители! —

Как это вынести?

Ты доказала, что пишешь – здорово!

Ты показала, что можешь – дорого!

По-женски, взросло, без ложной робости!

При этом – вкусный налёт особости!!

Ты доказала, что есть стихи женские!

Хлёсткие, не по-женски – резкие!

Я читал такие у любимой Ахматовой!

Когда ты это в себя понапрятала?!

О моих стихах есть верное мнение —

Не даются лирические произведения!

На верфях моих – не увидишь ботика —

Стапеля забила линкоров готика!

Ты напротив – не любишь больших конструкций,

(как не любишь всяких чужих инструкций!)

Многоходных противовесов, гирек…

Всё – от сердца! – Сестра, ты – Лирик!!

Спросите меня: «Что такое, Антоша, шок?»

Неделю назад я навряд ли бы смог два слова

Об этом связать, потому как ноге босого

И впрямь непонятен сандалии решеток.

Покамест не клюнет нас жареный петушок,

Иль пыльный, холщовый из-за поворота мешок

Нас не оглушит с налета или с размаху,

Нам будет казаться, что все мы о жизни знаем,

На замечанья мы будем кидаться лаем,

И если нам скажут, что дали мы там-то маху —

Мы шашку из ножен, околышек на папаху,

И нерв обнажили как Гойя «Нагую Маху».

И я до вчера точно так же влетал в галерку.

Кидался в ножи, когда кто-то мне резал матку —

Правду. Себя излелеял, свой профиль воздвиг на полку…

Но хватит об этом, пора залистать закладку —

Вернуться к тому, о чем говорили выше:

И я был таким же! Но в жизнь ворвалися крыши,

Стены, палаты, халаты, но главное натку —

сатели маминой груди – беззубый народец.

Я ощутил себя Маркою Полой, идущим в походец,

К угрюмым и странным – но красным – китайцам. Лошок!

В роддом я попал! Попав в мир палат и кроваток,

Я дочку увидел, летучих пегасов крылатых

Вдруг стал я воздушнее. Братия – вот это шок!!

Я стою в роддоме, меня поглотил этаж.

В башке калорифер, рамболь с лососиной, виски.

Но все вылетает, лишь только доносятся писки,

И ум подчиняется сердцу, как юноша-паж.

Мне вынесли дочку, сказали: «У вас все в норме

И с весом, и с ростом». Не в силах подвинуть торс,

Я крюком изогнутым в пол забетоненный врос.

Смотрю на кукленка с большими глазами, в форме

парадной. Вся в белом – невеста – с пергаментным носом,

Со взглядом, как будто и впрямь жениха выбирает.

Его не забуду! Смотрю и в поджилках играет

озноб. Радость отцовства не выжечь доносом.

Тебе от родин сорок пять (не подумайте – лет)

Минут. Транс объял меня, жду продолженья.

Смотрю в две оливки, ищу в них свое отраженье,

Но вижу в тебе – красотули-мамули портрет.

Тебе ноль годов и ноль месяцев, так же часов.

В тумане сознанье и будущность тоже в тумане,

Но только одно в этих сумерках я понимаю:

Спасибо, о Боже, за дочку, за счастье без слов!

Мы ходили с тобою не раз, мы с тобою гуляли.

Говорили о девстве, о браке, о будущих детях.

Мы смотрели вперед, в запределье мы мысли метали.

Все, о чем говорили, казалось далеким, как солнечный ветер.

Нам с тобою везло, сам Господь, и не раз, не взирая

На все то, что лишь только вдвоем мы и знаем —

Наши мысли в реаль превращал в мановение ока,

Мы с тобой понимали – аванс: (чудо – не одинокий).

Я когда-то в больнице давно написал «Той, которая будет».

Под обоями позже твоими старательно вывел.

Я писал, что ты – сон, и меня окружающий мир не разбудит.

Я все чувства в тот год о тебе на тетрадный лист вылил.

Много было ошибок – они позади, их Почаев исправил.

Мы три года затем отучились, но главное в том лишь,

Не рисунку учились, а своду супружеских правил.

И всего, что случилось меж нами, навряд ли упомнишь.

Мы хотели жениться! Ну вот тебе – скоро два года!

Мы хотели окончить! Окончили! – Много ли дела?!

Мы друг друга отслушались. Вместе в любую погоду

Были повсюду, мы главного ждали предела…

Начну с беременности – это ли не смех?!

В тебе катаются как в люксе, в Vip вагоне.

Ты – мама и дитя в одном флаконе.

В тебе растет (о, тайна!) человек!

Вот тот предел, которого так ждали.

Но так устроено беременное тело,

Ему, поверьте, лакмусу доверить

Приятней свои тайны, но едва ли,

Ему понятна эта радость вкупе,

С ознобом, пробегающим по жилам,

Когда все тело коленной пружиной

Сжимается и исчезает в пупе.

Большой живот – он гладок и прекрасен!

В него одетая жила две трети года.

У человеков уж такая, знать, природа,

Что больше девяти – исход не ясен.

Мне дорого твое его ношение.

Мне так же дорог он, тобой носимый.

Мы оба ждали, что дитя в волнах Цусимы,

Пройдя сквозь боль, придет, в исход сраженья.

Вот миг настал – мы прыгаем на шине.

С тобою я! Со мной сестра и мама,

В пакетах – все, что вспомнили из хлама.

И не беременный родит в такой машине!

Ты родила, теперь ты мама, я же

По-видимому, папа, но понять,

Что я не только кум и брат, и зять,

Но и отец – мой ум, как фиш на пляже.

Я на тебя смотрю в окне твоей палаты.

Ты в розовом стоишь, в руках кукленок,

И краснокожее лицо промеж пеленок.

И я от радости раздут, и лишь канаты,

Что притяжением Земли у нас зовутся,

Мне не дают взлететь к тебе на третий

(ох, мне условности физические эти),