Елена Крюкова - Одинокий голос

***

Я – ученица Красоты.
Она метелью в класс вбегала.
Ее княгинины черты
Мужская гордость зажигала.

Она, как высохший букет,
Сердясь, швыряла ноты на пол.
Ее дыханием согрет,
Рояльный клавиш воском капал.

Мы все твердили по сто раз,
На мельницу таскали воду,
Она садилась – и для нас
Играла вместо нот – природу.

И странно было видеть в ней,
Как резкий диссонанс для слуха,
Разлет бетховенских бровей
И жемчуг в нежной мочке уха.

И, собираясь на гастроль
Со странническим чемоданом,
Она бросала, как король,
Перчатку городам и странам.

И жадно мы глядели мир
Сквозь пальцы рук ее невечных,
Стирали клавиши до дыр
И ей молились бесконечно.

Она давала нам урок —
Своей волной встающей смене —
Как жить, переступив порог,
И жить и умирать на сцене.

Котел ночной Москвы кипит
Тревожно, ветрено и сладко.
Ладонью розовой горит
Окно над детскою кроваткой.
Свернулась Музыка в комок
И спит в душе сонатой венской.
И ночь играет свой урок
Рукой расслабленной и женской.

Я тоже девочкой была
В смешной подвернутой шубейке.
Дрожа, рояльная смола
Мою ладонь лепила клейко.
Любовь разыгрывала я,
Еще в лицо ее не зная,
И от бесстыжего вранья
Скрипела музыка дверная.
Я улыбалась ртом чужим
И чьим-то чувствовала сердцем.
Казалось: легонький нажим —
И в правду распахнется дверца.

Но долго пела я еще
И вышивала жизнь на пяльцах,
Пока не стало горячо
От клавиш – и душе, и пальцам.
И тут, раскидывая прочь
Черновики, клубки и нитки, —
Любовь!
Я с нею – прямо в ночь,
Собрав надежды и пожитки.

Что сцена? Досок череда.
Как на войне, светло и люто.
Поешь. Оконная слюда
Темнеет с каждою минутой.

Звонок. Окончены бои.
Но кто мне перевяжет раны?
Минутные друзья мои
Уйдут в домашние туманы.

А я, мечтавшая всегда
О золотоволосой дочке,
Опять сочту свои года
По новым линиям и точкам.

Снег свистел и шел стеной,
Белой Ниагарой.
Памятник во тьме ночной
Плыл седой и старый.

Вечный памятник Москвы
Посреди бульвара:
С непокрытой головы
Вьются кудри пара.

А под памятником – рой
Молодых свиданий.
Сыплет белой мошкарой
Летопись рыданий.

Сыплет колким конфетти
Счастье на просторе,
Чтоб отсюда не уйти
В черной маске горя.

В это море ярких глаз,
В карнавал машинный
Вдруг врывается на час
Женщина в морщинах.

Вот троллейбус перед ней
Зажужжал пчелою
И пошел столбы огней
Рассыпать золою.

Расступилась перед ней
Нежных жизней стайка,
И прилип к груди, как клей,
Снег алмазной майкой.

Вот она сюда идет,
Это Маргарита.
Под ногой играет лед,
Дверь метро открыта.
Может, эта дверь метро —
Черная шкатулка,
Что хранит в себе добро
Радостно и гулко.

Из безумной черноты
В белизну густую
Выйдет пламя – выйдешь ты,
Плача и ликуя.
Ты, старик, как боровик,
В клинописях века.
Мир к усам твоим приник
Сединою снега.

Прядь висит. Ее отбрось
Дирижерским жестом.
Сердце с петель сорвалось,
Поменяло место.
Вот она идет к тебе
Лучшей ученицей.
Руки в шерстяном тепле,
Словно за границей.
Ты с нее скорей стяни
Толстое вязанье —
Руки Родине верни —
Страсти и дыханью.

Вы немолоды уже.
Вас стреляют зорко
На высотном этаже
Молодой галерки.
Но идете вы в ночи —
Вечные ищейки —
Чтоб гореть, две свечи,
На Тверской скамейке.

***

Седовласый старичок
И седая дама,
Богов сдвоенный снежок,
Пущенный упрямо.
Вы летите в ночь одни
Посреди народа.
Шарф Ее фате сродни
И веленью моды.
Шарф Его, как два крыла,
Бьется за плечами.
Лед рекламного стекла
Праздник излучает.

Так идут они Москвой,
Воедино слиты.
Мастер Генрих звать его,
Фею – Маргарита.
И неважно, кто они:
То ли музыканты,
То ль художникам сродни,
То ли просто франты.
Так идут они, собой
Время прорезая —
Двое, ставшие судьбой,
С ясными глазами.

В теплый дом они зайдут,
Где века их ждали.
Пальцы ощупью найдут
Клавиши рояля.
И сыграют жизнь и смерть,
Встречи и разлуки —
Только б вместе им успеть
Снять с рояля руки!

Пусть на кухне загудит,
Словно поезд, чайник,
Из-за штор окно глядит
Снежною печалью.
Пусть огромный апельсин
Смотрит семафором,
Голоса немых картин
Что-то шепчут хором.
Все равно они уйдут
На войну искусства —
Грудью защищать редут
Молодого чувства.

И со сцен в полупустой
И битком набитый
Зал – кричать: глухие, стой!
Мы же не убиты!
Мы – артисты, мы – венец
На челе трагедий.
Нашей радости конец
В синеве столетий.

А любовь – ее не тронь.
На скамье вокзальной
Крепко спит. Ее ладонь
Мерзнет так хрустально.
Рукавицу подниму,
Пальчики согрею,
До конца ее пойму,
Хоть и постарею…

…А за окном щека Луны
Бледна, как пламя, и слышны
За стенкой ноты коридора.
Я здесь остановлюсь на час.
Похожа комната на класс,
А я – на молодого вора.

Я уворую час ночной,
Щеку прослушаю стеной
И просвечу окна рентгеном.
А завтра – сцены холодок,
Педали золотой порог —
Безвыходно и неизменно.

На стуле – платье, что ковер.
Звенит угрюмый коридор
Ведром морщинистой технички.
Сейчас я думаю о тех,
Кто спит за стенкой без помех
Или чадит зажженной спичкой.

Да, мы кочуем по стране!
На утлом чемоданном дне —
Две книжки, мамино печенье,
Один надорванный билет
Туда, назад на много лет,
Где дома нежное свеченье…

Я платье вышила сама.
Но вся узоров кутерьма
Слагает материнский профиль.
Алмазом режущий софит
Лишь на ее плече горит
Под сенью театральных кровель.

Я говорю о ней одной
Ее повт о ренной судьбой
И тысячею женских судеб.
Все детство в голосе моем,
И весь до дна испитый дом,
И дом, который только будет.

В забвеньи чуда – не винюсь.
Я домом всей стране приснюсь
В слепых гостиничных кроватях.
Скажу я музыкой своей
О доброте седых людей,
О блестках в новогодней вате.