Елена Крюкова - Титаник

Воскресят всех и каждого.
Снимут лохматый скальп —
Оголтелую матрицу – с буянной моей головы.
Все кровавые струи повдоль, поперек виска —
Перевитую дрожь немой океанской травы.
Из реестров изымут: скосил бедолагу яд…
Ах, расплющил танк… сразил снарядов канкан…
О, ты слышишь, глухой, ведь каждого воскресят —
По записанным данным, по цифровым глоткам!
Восстановят, как ты, утопая, рот разевал!
Этот крик бесслышный вверх пузыри пускал —
И всходила смерть со дна, как девятый вал,
Твой Титаник вниз уходил, в болотный прогал!
Я плыла со всеми – а видишь, тону одна.
Растопырена жизнь, как пальцев пять на руке.
Это Время вспять не пойдет, не наша вина,
Только в том виноваты – пустились в путь налегке.
На поверхности плавают люди, как птицы, орут,
Как скандальные чайки, и клекот, и визг, и плач!
Наш железный короб тонет за пять минут,
Наш кристальный айсберг молчит, наемный палач!
Как же больно, родные,
в безмолвьи темном тонуть!
Каждый к той тишине пожизненно приговорен.
Погружаюсь ниже, и давит живую грудь
Пресс воды, гильотина соли, серебряный слон.
Улетают вверх из орущих ртов пузыри.
Вверх летит призрак-с е ребро изо рта моего.
Колочу руками воду!
…на дне упыри
Ждут меня – во мраке казать зубов торжество.
Он внизу уже, твой корабль, он пометил дно
Жгучей днища печаткой, пылающим сургучом
Онемелых труб,
рядом тонет труп,
тебе все равно,
Ты сама себе тонешь, а ближний, он ни при чем.
Утешай себя! пяль водорослевый наряд!
…соберутся люди ученые в стаю птиц,
Заклекочут чайками, гагарами запищат,
Замерцают перлами, масками меченых лиц.
Кулаки и лбы рапанами плеснет прибой
На просторные, голого нового века, столы.
Эти умники, верь, воскресят они нас с тобой,
Вынут всех утопленников из соленой мглы.
Умирая, киплю под плотной крышкой воды.
Я боюсь глубоко последний воздух вдохнуть.
Говорят, это больно,
а легкие тяжелы и тверды,
Мой чугун и чугун,
моя сталь и сталь,
моя грудь и грудь.
О, забила до горла вода корабля потроха —
Трюм и первый класс, и зимний сад,
и ночной ресторан,
И виолончель, что пела без суда, без греха
Серафимский псалом о стигматах, о чуде ран.
Беспризорный подвиг, мраморной крошки ларь,
Ту брусчатку, где алым братством – парады побед,
Ту корону в руках иерея, и плачет царь,
И комдив подымает нагую саблю вослед!
Все вглотает вода – анакондой, зеленой змеей:
Ту шкатулку, где заревом тлеет с фронта письмо,
Ту панаму, от солнца, на даче, еще живой,
То, осколками-брызгами, бабки убитой трюмо!
Все обнимет, вода моя темная, все вберет —
Тени, пудреницу с Кремлем, пуховку,
губной карандаш
И губную гармошку трофейную – чей юный рот
Выдувал эту песню, не сгубишь и не предашь?!
Мой корабль! мой любимый!
залитый слезами храм!
Мой железный дом, мой заржавелый старый танк!
Я иду к тебе в перекрестья релингов-рам —
Отмолить наш срам, раз иначе нельзя никак!
Вознести хвалу во мгле позабытой земле!
Утомленным, спящим в земле хвалу вознести!
Утону в зелен о м вине, навеселе,
С красной, пламенной, вечной водорослью в горсти.
Опускаюсь на дно?! Воздымусь! Деисусный ряд!
И пророчий, подзвездный,
подледный, подводный чин!
…все равно, слышишь ты,
всех и каждого воскресят —
Пусть огнями глаз у плачущей солью свечи.

Мы тонем? Ха-ха! Ясен, чист небосклон!
А тишь! Не шел о хнет шелка океана!
Несу на подносе и ставлю на кон —
Мой мраморный мир, мой гранитный хамон:
На всю сервировку, на Дольче Габбана,
На эту камчатность седых скатертей,
На перец и соль, на серег завитушки,
Что жареным луком блестят средь гостей
На тризне судеб, на пиратской пирушке!
Брысь, официантша! На кухню ступай!
…а я подхожу к тяжкой двери вразвалку —
Медвежий швейцар, хватанул через край
Украденный виски, до дна, и не жалко!
Кошусь на детишек. Гляжу на господ.
Таращусь: привязана к стулу собачка,
Обивка у кресел на цвет – что восход,
А блюда горят, дорогие подачки!
Башку задеру. Высоко, там, часы.
Бьют каждый нам час… ну и пусть раззвонятся…
Порезать чудной приказать колбасы —
И пиццы принесть, что не вписана в святцы!
…набычился я. Не доносит в мой класс
Ни ветром, ни гарью, косящей навылет,
Те запахи жизни, что здесь и сейчас,
Ее же сокровищ бедняк не осилит.
Я беден. И что? Я торжественно ем.
Я нищ. Ну и что? Из горл а выпиваю.
И вам я желаю здоровья. И всем,
В ком сердца заместо судьба ножевая.
На мне вдосталь резаных, колотых ран!
А финка в кармане – да, наизготове!
И что? Я увижу сияние стран,
Заморских брильянтов в оправе из крови!
Дружище, давай, братец, выпей со мной!
Хлебни!
…я губами жую так беззубо,
Так сухо в груди, так болит за спиной,
Где ангелов крылья, архангелов трубы.
Старуха, я тихо вяжу свой носок.
Ангорская шерстка мне колет фаланги.
Унесся мой внук… шельма, ах, колобок…
На палубе в битву играют, подранки…
А сердце мне: бух! И захватит мой дух.
Накапаю капель в стакашек печальный…
Живу одиноко, хвораю за двух…
Бог троицу любит во тьме чужедальней…
А я…
…а я просто – в ночи – кочегар.
Я лишь кочегар. Моя родина – топка.
Мне матерь родимая – адовый жар,
А после работы – селедка и стопка.
Я землю вам, люди, до тьмы натоплю!
До смерти: не мерзните там, между снами…
Я, милые люди, вас жаром люблю,
Подземным огнем, в небесах пламенами!
Беспечно я уголь кидаю… мой пот
Скользит по щекам… искры сыплют половой…
Железный плывет и пылает наш плот!
Никто не потонет, попомните слово!
Никто!
…я ловлю эти точки-тире.
Я всем долготу-широту сообщаю.
Под звездами – синь. Океан – в серебре:
Морозные горы – от края до края.
Ползут, надвигаясь, роскошные льды.
Я вижу в окно их. На палубе люто,
Хрустально, и недалеко до беды,
До времени спящей в потемках закута.
А выйти на палубу?..
…вдаль я гляжу!
Меня здесь дежурить поставили ныне
Всю ночь. Я глазами скольжу по ножу,
По бритве Юпитера в синей пустыне.
Венера шевелит, цветной осьминог,
Лучистые щупальца… жгутся полночно
Мицар и Алькор… вот и Марс – вышел срок —
На льдистой охоте стреляет бессрочно…
О, Господи, полночь! Что там впереди?
Пожар? или праздник?..
от Фенди? от Гуччи?!
Летят метеоры, колотят дожди,
Истают запасы – на голод, на случай…
Я щурюсь! Вперяюсь в далекую даль!
Катает вода свою спину слоновью,
Семь футов под килем, и счастья не жаль,
Когда припадаешь к земли изголовью!
Когда воду в губы целуешь, и соль
Тебе колет сердце ледовою спицей,
Тебя режет надвое звездная боль,
Тебе океан до рождения снится,
Земля в окольцовье предродовых вод,
Да, околоплодных!
да, околовечных!
Да, всем коловратом лесов и болот
Закрученных яростно, бесчеловечно
Вокруг человека! вокруг его тьмы!
Кругом его страшного, страстного света!
О, Господи, там, впереди – тоже мы!
О, дай нам ответ!
О, не дай нам ответа!
Вперед-здесь-смотрящий, дай зренья взаймы,
Не вижу в ночи белизны эшафотной
Великого льда, ни сумы, ни тюрьмы,
Великая ночь огнеглазо бесплотна,
Великая ночь всем подобьем смертей
Мне шепчет о жизни в холодное ухо,
Я мерзну, я дико продрог, до костей,
Уже подвело мне голодное брюхо,
И, Боже, как страшно желаю курить,
И пива глотнуть, до утра еще долго,
Титаник бежит наш вперед, во всю прыть,
И остры глаза мои звездного волка,
И вдруг я сияньем – вдали – вижу то,
О чем бы – ни лекарю, ни иерею,
Дрожу, как в горячке, накинул пальто,
Не верю, рыдаю, на мачту, на рею
Взираю, молюсь, над собой хохочу,
Себе не хочу общей казни и кары!