Von Seven - Седьмое

***
Т яжелеют маски на лицах, и Фриде несут платок,
С поля боя в тепло поставляют худые фантомы,
Голуби взмывают с площади Вандомской,
И мираж Христа спускается в острог.

С первым кучером в дорогу бок о бок,
Твой вояж ему зачтётся дважды,
Контрабандой из Харбина «мёртовой головою» бражник,
«Выра*. Рай. Je t’aime. Набокову».

***
П исьма назад возвращаются больше, чем письма,
Их адресат был распродан и эвакуирован,
Чумазое лихо стреляет листвой по руинам,
Время штопает память хордовой нитью.

Ты почини эти нити, упрямый страховщик,
Мне предстоит их снять и навеки одалживать,
Под Каллас зимнее адажио,
Ты ж первым отобьёшь мне почки.

***
М ой хаотичный, неглубокий след коллайдером измят,
И если не зрачком любить его, коли его трубой,
И каждый, аллилуйя, год очередной,
Ретроспективнее умчавшейся десятки.

И со щитом к венчанию, но на щите видней,
И не в морщинах, Вседержитель, посинеть,
И всё, что было страшного во мне,
Твой позвоночник, Боже, делало прямее.

***
А страха не было, но голышом о мост расшиблась,
И, если задышу, тебе зачтётся,
И, если от моей строки, окно часовни разобьётся,
То ты там знаешь, что во всём своём ты не ошибся.

И муки не было, и Голиаф незрим,
Ты в чащах зажигал радистов мне, пускался под откос,
И той последней двух сантиметровой папиросой,
Навек тушу, но не проигрываю Рим.

***
П ознав своё, пароли ликвидируй,
Здесь патриархов провожают колом,
Ты в чудеса пришел слепым и голым,
Аргументируй мне, аргументируй.

Жми пасть, на раз-два-три терпи, скрипи,
Коли нутро, достигни Абсолюта,
Храни свой маузер для последнего салюта.
Пока Тарковский этот колокол* тебе хранит.

***
Н е подписав простой завет, не научив молитвам,
И, прорывая все немыслимые плёнки,
Быстрей бильярда катятся в ковчег подонки,
И в милости твоей смертельной липнут.

Всё ставит на места сердечный сдвиг,
Ферзи, отяжелевшие как камни,
Державу, скипетр и соль держи руками,
Пока тебя задушит свой же стих.

***
О пустится лист в меховую траву и поникнет бессильно,
Стирая живот, доползу до границы с повинной,
Звони, тряси, зови ко мне раввина,
Чтоб перевёл тебе моё спасибо.

Казнённый самозванцами, теперь вооружён,
И обезболен, выставлен на башню,
Парадные дождались без вести пропавших,
И плечи им целует Ланжерон.

***
С пускаясь в преисподнюю, рвёт жилы в рай грассирующий контральт,
Непокорённых время в кельях ампутирует,
«До нижнего предела сердце вытрясти, но Вас катапультировать».
Марина закрывает сей нечеловеческий гештальт.

Скаженный, отъезжающий, но всем им даром дух, dum spiro,
Твои «цветы», живьём упавшие в стигматы,
«Версаль падёт в Тарусе*, прокуратор».
«Тяни канат, чтоб выше неба вознести Марину».

***
О прокинутся гнёзда, и вместо меня – другой,
Состоящий из букв, не имеющих этого свойства,
Косяков собиратель, конвойный бумажных расстройств,
Презирающий этот город городовой.

Опрокинется поле, в котором уснула мать,
Её пухом сороки закроют мои бойницы,
Я ей тёплой на сырой мимозе буду сниться,
Она позвоночником над пропастью меня держать.

***
З абей все дыры, память, сны и рот соломой ветхою,
И срок до срока каждой суке «Вон!» у двери назначай,
Тибет своим теплом над пропастью качай,
А Шуман лапой перепончатой заглушит реквием.

Вогни в грязищу глины обалдевшую педаль,
Уставший просыпаться нем, замёрз и одурачен,
И всем нутром и счастьем перехваченным,
Ты выкатись во ржи рожном и выкричи печаль.