Von Seven - На бумажных стропилах

***

Э той ночью священник, как камень был душами выжат,
Их в печальный тираж воскресенья, как радость земную включил,
Время в чаще событий находит от нужного места ключи,
Только ты из неё уже вышел.

Ты меня отмоли на наречии быстром и звучном,
Верни на место силы отданный в залог стигмат,
Твой профиль победителя, как револьвер горбат,
Всё остальное, Господи Всесильный, скучно.

***

П иши себе сценарий, как повинную,
В безумии белом, чёрный застревает далеко,
Мой Бог спасает души целиком,
Не чёрной или белой половиной.

Вези в кармане землю, это вас сроднит,
Кладёшь зерно под почву, – достаёшь мешок,
Оно согреет темень пустоты кишок,
Ведь эти кишки ненадёжный проводник.

***

В есь этот рай висел на краешке дамасского ножа,
Что положил в забвение помилованных срезанные стебли,
Осколок времени на битый юм не ты возводишь в степень,
А он тебя на крайность отслужившей плоти умножает.

Кресты нас по поверхности земли молчать расставят,
Нам в звездных россыпях одним лесным пятном лежать,
Нам слишком многое за так принадлежало,
Мы это здесь же даром и оставим.

***

К ровоточат рябины, заблудших уложат под саржею,
Август в крышах с утра голограмму Христа распростёр,
Кто- то должен всё время гореть, чтобы кормить костер,
Заживо.

Я в такие поля побегу, чтоб упасть и разбиться,
Дети льна всех оплачут, осыплют стеклярусом ржи,
Ты мне, Господи, лето без дна и без края открытым держи,
Чтобы выбежать в вечную стужу туда помолиться.

***

К ремируй нас, апрель, чтоб пеплом нашим неустанно греться,
Не вознеси нам двойников на щит путями торными,
Скури альбомы светлых лиц, но пепел перетри в снотворное,
И вечному донору вырежь уже это сердце.

Вселенский стебель держит души слабых на весу,
Заложника мечты апрель выводит к свету за калитку,
Ему ночная птица окунает ветвь оливковую,
Сначала в кровь Христа, потом в росу.

***

И мы вскрываем в страхе города,
Как найденную карту предсказаний,
Мы не себя в себе уже терзаем,
Распутывая нервы проводам.

Вселенная подавится ударом,
Открытой двери в мокрую весну,
Мне вырежут застрявшую блесну,
И усыпят еловым паром.

И космос мне высокий и горячий,
Провалится в дрожащие зрачки,
Где с истин оборвут погоны и значки,
И в дереве Христовом перепрячут.

***

Т ам старый полароид живьём проглатывает свет,
И астероидная ночь рвет пузо о шипы тернового венца,
Аркадам храма Прошлому не предусмотрено в тебе конца,
Но и начала нет.

И с древа Жизни волос твой сияющий слетел,
Ученики бросают лишнего из лодки,
И Суламифь выплёвывает сон из звёздной глотки,
И крылья Кассиэля остановятся Нигде.

***

З десь всё автономно, прорехи в печали наладив,
Слетевшее солнце с прогнивших орбит осмотреть.
Болящее горло на плеть волшебства не надеть,
Но можно посмертно погладить.

Там каждый пророк обучен конвульсиям жиги,
Предатель в отряде солдат с изменённым сознанием,
И первыми искренне умерли те, кто не знали,
Механики
Просранной
Жизни.

***

П оезда, самолеты безбожно мнут клетчатый драп,
Мнут людей, их истории, сны, обстоятельства,
Уезжать – всегда маленькое, но предательство,
Эти двери прощают тебя за твой пиковый крап.

Что бы ты в оправдание своё в телеграф не сказал
Провода зажуют, умолчат, исказят половину,
Это кто-то печальное небо Бастилии пальцами сдвинул,
И бинты на каштаны Парижа, как флаг повязал.

***

А тлант июля успевает разменять,
На вечную любовь последнюю свою победу,
Так делай сам, что голым, летним детям проповедовал,
Им будет повод, чтоб в снегах тебя распять.

Мне вечная тоска в пароле – светлое признание,
Я, вырвавшись из теплых шкур, ей истово служу,
Мы, вышедшие через сломанное время к рубежу,
Еще не понимаем дивного его названия.

***

Н е кончается жуткое время случайных людей,
Протрезвевших пророков не душат болючие песни,
Намокают газеты неправды под счастьем оторванных лестниц,
Не прибитых больше на спины лежащих в колосьях детей.

Им в тумане полей вырастает надёжный подельник,
Возвращаясь на Землю седым, их застанет в постелях живыми,
Там, в колоде отбитых, за них умирает дева Мария,
Только пёс сатаны понесёт по церквям понедельник.

***

Б арселона роняет драконий потресканный грим,
Мало счастья и честного нерва в последней из летних ампул,
Беспросветную тьму оголяя под вечною лампой,
Тишина расширяет пространство в последней из рифм.

Звон целковых закончится раньше, чем сытое лето,
Имя Господа водят, как ржавые стрелки по кругу,
Нас обесценят раньше, чем Его забудут,
И оденут корону из голых, негнущихся веток.

***

У м в печали страшится своей прободной наготы,
Не стыкуется код молитвы с тем, что прошито в нервах,
После выставок счастья счастливых сломают первыми,
Будто вера не знала масштабов своей пустоты.