Виталий Бушуев - Живу. Зову. Помню

и виолончелизм Петрарки,

чарку старки -

и в постель.

Пастель смирения

и яркость Первомая -

все принимаю,

все – мои измерения.

И только одно

не найдет места

в моей груди,

это – остановиться на полпути.

Работать – чтобы есть,

а есть – чтобы трудиться.

Коль цель такая есть,

то… стоило родиться.

Пуржит по улицам и душам,

баррикадируя пути,

а ты иди, иди и слушай,

себя молчанием буди.

Судьба – она как загнанная лошадь,

босыми пятками я бью ее в бока -

ни с места.

А другой-

идет в калошах,

идет и топчет в лужах облака.

Я не люблю ходить наискосок,

мне катеты милей гипотенузы,

пусть дальше путь, зато прямей,

и юзом

не надо добывать себе кусок.

По шершавому снегу,

огрызаясь судьбе,

я не в теплую негу -

продираюсь к себе.

Дождь. Дрожь.

Вождь. Вошь.

Ждешь. Лжешь.

Хоро-о-ш.

Жизнь – не созвездье улыбок.

Что-то в прошедшем кляня,

методом проб и ошибок

Время взрастило меня.

Безделье хуже чем боль,

как моль

разъедает,

и тает

привыкшая к ритму жизнь.

Мужись,

не дай покою и невесомости

себя побороть,

на обороте

предыдущей страницы

сохраниться сумей,

либо заново

напиши себя.

Вверху -

одинокие звезды,

и море огней -

подо мной.

На небе не вымерить

версты

без точки отсчета

земной.

Кружево

света и тьмы,

мир-

это ритмы…

и мы.

А самолеты сами не летают,

а теплоходы сами не плывут,

маршруты им заране выбирают,

их штурманы по компасу ведут,

а нас…

Земля покой свой потеряла,

а я – тем более.

Во мне не граммы материала,

а тонны боли.

Я – фильтр

для всех земных страданий

и смут сердечных,

хотя мой век, увы, случаен,

земной же – вечен.

Что человек в сравнении с Вселенной –

ничтожно мал и вес его и рост.

Но взглядом мимолетным он мгновенно

в себя вбирает мириады звезд.

Я и Мы – это вечная тема,

восходящая к древним умам.

Бунт команды – и гибнет трирема,

если руль неподвластен рукам.

Я – ничто, но и Мы – это нечто,

где не просто найтись самому,

и вопросы встают бесконечно,

обращаясь к душе и уму.

Если что-то в жизни не с руки,

то в затылке пальцами скребя,

не жалей ты одного себя,

не вали вину всю на других.

И не надо на глазах у толп

биться лбом

о первый встречный столб.

Напрасно весла бросил ты, гребец,

надеждой на теченье уповая.

Послушность и безропотность сердец

нас к берегу чужому прибивает.

В далекой сказке

отразилось эхо странствий,

и в завтра

нас увозят поезда,

и сгустком памяти

в неведомом пространстве

рождается сверхновая звезда.

Горит на беломраморном снегу

зеленая обломанная ветка

как знак беды,

которую так редко

мы замечаем на своем бегу.

И снег не тает от чужой беды

А ты?

Линии наших ладоней -

нашей судьбы отражение.

А ладони дедов моих удивительно гладки:

стерты линии у одного -

вечным земли притяжением,

у другого отполированы

станка металлом рукоятки.

У отца линии смяты

черенком саперной лопаты.

На свои ладони гляжу -

прямые черточки подстать карандашу.

Пусть судьбы были у всех

разные самые,

пусть судьбы были у них

очень негладкие,

ладоням нашим

работа была кормящею мамою,

работа ладоням нашим

была повивальною бабкою.

Чтоб в жизни не было обмана

и был бы сам себе не рад,

я даже в шахматах не стану

брать ход ошибочный назад.

Пускай уж лучше пораженье

сотрет улыбку мне с лица,

чем победить но с сожаленьем,

что честным не был до конца.

Я не пишу поэм

не потому, что скуден

запас идей и тем.

Нет в круговерти буден

ни времени и ни охоты

читать длинноты.

Могу себя я уважать за то,

что не пытался с краю отсидеться.

В большом и малом,

сложном и простом

я оставлял частями ум и сердце.

И оттого не становясь бедней,

наоборот, себя приумножая,

итожа дни как сводку урожая,

я не стыжусь не

зря прожитых дней.

Последний вскрик солнца,

закрытого тучами,

к земле обращен:

Товарищи!

Пусть вспыхнет листва

краснотою знамен,

мрак нависающий

раздвиньте плечами своими

могучими.

Догорают в камине поленья,

стихла буйная пляска огня.

Ты сидишь у меня на коленях

словно отсвет вчерашнего дня.

Многословие. Многострочие.

Многоречие. Много…точие.

По мне:

все люди – боги,

а я – один из многих.

В текучке дел и дней

что – истинно,

что – ложно?

понять себя – сверхсложно,

а выразить – сложней.

Говорить неправду -

это так необременительно,

как целовать нелюбимую женщину.

Воздержусь от поцелуев -

ибо то,

что легко дается,

своей лживостью

разъедает душу.

Меж двух огней нет места травостою,

меж небом и землей

душе покоя нет.

Я лишь тогда чего-нибудь да стою,

когда сквозь пепел лет

мой прорастает след.

Я – не поэт,

а стихотворец.

Дворец небытия храню.

Роняю

зерна слов я

Время-воронью,

чтоб сторицей

вернуть их в виде чувств.

Учусь

явленью строк

и логике мечты.

Четы такой чертог -

защита от стихии бытия -

и есть

стихи.

Гляжу в окно на завтрашние дебри -

вместилище заблудших тел и душ

и вижу заратустровского вепря,

упившегося кровью свежих туш.

Чему-то пасть,

чему-то начинаться,

делясь у вековечного столба:

ему – повелевать,