Виталий Бушуев - Живу. Зову. Помню

не убоявшись насмешек и града камней.

Эта дорога -

к себе.

О небо, яростным пожаром

мой миг последний – не томи.

Пусть суждено мне высшим даром

сыграть всего лишь: до, ре, ми…,

и я их отыграл -

без фальши.

Они влились в немую высь.

Но чтобы не фальшивить дальше,

скажу себе – остановись.

Уйду с малиновым закатом

угомонившейся красы, чтоб вновь почувствовать

когда-то

озноб предутренней росы.

Пройдя года и расстоянья,

набравшись замыслов и сил,

тогда я буду в состояньи допеть свои: фа, соль, ля, си…

Мне надоело жалобы выслушивать,

из хаоса разумное выуживать,

мне надоело дни свои выслуживать,

запал души

на сквозняках выстуживать.

Пусть дерево для будущего спилено,

обруб

всегда честнее,

чем извилина.

Всю жизнь я в гору шел

и думал:

солнце – там,

за гребнем,

стоит лишь осилить перевал.

Их было много -

горных ступеней.

Но цели я желанной -

не достиг.

А рощи, полные плодов,

росли внизу…

И все же

путь мой -

только вверх.

Последний год дано мне пережить,

а после – в форму поля я истаю

и буду с белым облаком дружить

и догонять гусей летящих стаю.

Не словесами

научусь вещать,

а буду мыслепеньем изъясняться

и силой духа стану возвращать

себя в края,

что нынче только снятся.

А на земле –

оставлю я детей,

тома своих писаний-упражнений;

пусть память обо мне хранят все те,

кому помог я встать на путь решений.

Свою задачу –

я не дорешал,

теперь она намного усложнится.

Но я перед ответом – не дрожал.

И ты – слезой не увлажняй ресницы.

Когда идешь без цели -

тяжело,

и надрываясь, пульс в аорте бьется;

вдруг что-то за грудиною зажгло,

и в сердце боль того-гляди вопьется.

Присядь, передохни, определись,

куда

дойти тебе сегодня надо;

и с этой мыслью смело поднимись.

Достичь задуманного -

лучшая награда.

Вновь сила появляется в ногах,

и ретивое – бьется в упоеньи,

и побежденным уползает страх,

а вместе с ним -

тревоги и сомненья.

Навстречу цели -

радостно идти,

сознание вперед меня толкает.

А если…

оборвется что в груди,

то ты меня за это -

не суди,

ну что поделать,

знать, судьба такая.

Ты за меня до финиша дойди.

К тому, что не имел, -

я равнодушен,

жалею лишь о том,

что потерял.

До-нельзя

«третий глаз» мне нынче нужен,

что расширял мой зримый ареал.

Мне предками завещана возможность

за видимостью

глубже различать

не только мира показную сложность,

но истины – прозрачную печать.

Я видел души гор и мысли моря

и безначальность жизненных основ,

я различал друзей за чашкой горя,

лукавость слов и безнадежность снов.

Мой «третий глаз» предвидеть мог напасти,

мог видеть,

что могло, но не сбылось.

Пусть не всегда в моей бывал он власти,

но он не врал, как ныне повелось.

Себя узрел я внутренним виденьем,

грехи свои и свой спиральный путь;

а ныне –

я зажат казенным бденьем:

гляди – лишь «в оба», а о нем забудь.

Моя трехглазость стала рудиментом

(хоть торжествуй, хоть от тоски кричи);

довольствуясь лишь видимым фрагментом,

я к подсознанью потерял ключи.

И плоский мир ко мне стал равнодушен,

скукожился мой зримый ареал.

Тот, кто послушен, -

никому не нужен,

а жив лишь тот,

кто что-то потерял.

В черном вальсе закружился город,

утонул в бездонности ночной,

и дома – свидетели

с укором

немо смотрят на мой флирт с луной.

Что же мне осталось в мире этом -

в вихре жизни пыл свой растерял.

Глядя в небо – можно быть поэтом,

можно – видеть только материал

черной, в звездных блестках ткани,

что шуршит ночным движеньям вслед.

Тишь философических исканий -

вот удел моих грядущих лет.

Солнце огненной лавой

лижет черные тучи.

Быть – так лучшим,

помирать – так со славой.

Изъясняюсь сухо и пространно -

я напевность речи потерял.

Растранжирив легкость ресторана,

тяжело тяну словесный трал.

А улова нету -

только камень

тянет в преисподнюю на дно,

где душе, ожегшейся о пламень,

углем сохранить меня дано.

Может быть, пройдут тысячелетья -

темным антрацитовым куском

буду не в камине чьем-то тлеть я,

а дам жару огненным мазком.

Я – потомок Огня

и его Повелитель.

Искры давних костров обогрели меня,

приобщая сегодня к энергоэлите,

той, которой нельзя,

не хочу изменять.

Электрический свет,

звездный блеск затмевая,

нам несет отголоски тех каменных эр,

где энергия -

времени грань теневая -

заполняла земной бесконечный размер.

И прессуя пространство и время собою,

концентрируясь в угольных черных пластах,

сила солнца

с трудом отдавалась в забое

тем,

кто привкус столетий

хранил на устах.

«На-гора» – антрацит,

под землею – пустоты.

И клокочет огонь в рукотворных котлах,

что гораздо мощней, чем военные доты,

выжигающие все дотла.

Обуздать эту силу, увы, как непросто,

но и это сумел-одолел человек,

подчинив электричество правилам ГОСТа,

осветив им маршрут в наступающий век.

Время тащится мимо волоком,

все пространство съежилось в куб,

я – не зверь, но уже и не облако,

а скорее – распятый дуб.

От земли оскудевшей – не бегаю,

где посажен – там и расту.

В зной людей одаряю негою,

а зимой – уподоблюсь костру.

Я взмахну опаленными ветками,

в небо кинув охапки звезд.

После

угли черными метками

обозначат мой бывший рост.

Пусть сгорит мой ствол и дупло -

лишь бы было всем нам

тепло.

Судьба есть то, что я – могу,

а воля – то, чего желаю.

Но от себя – не убегу,

сценарий жизни – разыграю

как мне завещано творцом -

отцом и всею родословной;

я в маму, кажется, лицом,

подстать душе немногословной.

Но что-то свыше мне дано -

возможность слышать третье время,

быть разом с прошлым заодно,

неся грядущего беремя.

Я все, что мыслимо, вмещу

в свою вместительную душу,

пускай потом не все сыщу,

но пред неведомым – не струшу.

Мне все известно наперед

и даже то, что не случится.

Перехожу я стрежень вброд,

и подо мной вода лучится

сияньем северной луны,