Вячеслав Кислицын - Как просто. Книга стихов

Всё ещё живы.
Гагарин и Брежнев
слева божницы* под богом висят,
бабушка ножичком ломтики режет
«Докторской», круглой, за два пятьдесят…

Как просто – первым было слово
и всей материи основа
стояла во главе угла.
Яйцо над курицей смеялось,
рассвету солнце улыбалось,
жужжала над цветком пчела.

Как просто – ты сказала: – Здравствуй.
Вот я, бери меня и властвуй.
Мы можем жить и в шалаше,
но чтобы комнат было восемь,
давай у Бога их попросим,
рисуй его в карандаше.

Как просто – белый лист бумаги,
доспехи Бога – латы, краги
и сострадание в глазах.
Несутся дни, проходят годы,
меняя страны и народы
в лесах, в горах и во дворах.

Как просто – внуки ходят в гости,
к дождю скрипят в суставах кости,
призывней купола церквей.
На лето – сад, цветы на грядках,
оставлен город в стройплощадках,
но комнат в доме только две.

Для куртки с шапкой – личный номерок,
здесь всё берёт от вешалки начало,
программку в руки вместо опахала,
а лицедейство наше не порок.

Давай опять без паузы начнём
и не закончим до финала действо,
продолжит Ричард совершать злодейства,
а мы с тобой как будто ни при чём.

Ведь мы с тобой совсем «не при делах»,
но ждёт антракт неравнодушный зритель,
он здесь один – по праву, победитель,
а мы паяцы на его зубах.

Он перемелет тонкости игры
с тирамису под кофе с карамелью
и нарисует графику пастелью
там, где в постели сразу три сестры.

Так был ли мальчик, разве в этом суть?
Рояль в кустах молчит без пианиста:
где Летний сад открыт для интуриста,
там, где Крылов задумчивый чуть – чуть.

Ты идёшь босиком по дороге,
На устах и в улыбке вопрос:
– Кто омоет уставшие ноги,
Что расскажет воскресший Христос?
А вопрос не допрос, но похоже,
Вышло время Марий Магдалин,
Не согреть им озноб твой на коже,
И не создан ещё аспирин.

Тайны вечере скрыты от взора,
И голгофа стоит без креста.
На дорогах до Рима дозоры.
И молитвы не тронут уста.
Впереди силуэт на осляти,
Горизонта размытый обрез,
Не по силам Афине Палладе
Щит подставить под манну с небес.

И ничто в этом мире не вечно
(Эпикур, Диоген и Сократ),
Доверял им всецело, беспечно,
Отстранённый от службы Пилат.
И закончил он жизнь на дороге…
Для него это был не секрет —
Если смерть замерла на пороге,
То тебя для неё как бы нет.

И вот она, вся от «Шанель»,
заходит в новенькой шинели
(шинель рифмуется с постель),
а ветер крутит параллели.

Шумят шторма у мыса Горн,
Бермудом треплет треугольник;
кино и немцы… есть попкорн,
есть белый снег – почти покойник.

От реагентов почернел
(дороги чёрные в России),
и чьи-то руки ищут мел
переписать судьбу мессии.

Успеть до крика петуха
отречься трижды, это ж надо!
По совокупности греха,
по совокупности расклада.

На веки. Присно. Даждь нам днесь
один серебреник на сдачу,
Шанель. Кресты. Благая весть.
И за свечой святые плачут…

Чьё-то «счастье не за горами»*,
Но не в реках Уральских гор.
Мы крутили свой глобус сами,
Помню, пили тогда «Кагор».
А «географ» кричал: -Амбарчик!
(То ли бухта, то ли село?).
Он твердил: – Там заветный ларчик!
Там в другие миры окно!
«Математик» рубил глаголом
И считал корабельных крыс,
А «историка» клял монголом,
Разделимостью биссектрис.
Параллельность была в границах
И директорский жгла каблук.
Не менялись поэты в лицах,
«Англичанку» любил «физрук».
Всё обычно и по программе,
Под устойчивый политес:
Всё сводилось к банальной драме,
И в поэта стрелял Дантес…

Моет камень привычно Мойка,
Ищет счастье народ с утра,
Счастье есть, там его – хоть сколько,
Знать бы только, где та гора…

Ах, зима, твои руки белые
Мне за шиворот сыплют снег,
Губы алые, заиндевелые,
И глаза под покровом век.
Я согрею тебя дыханием,
В душу вылью бокал вина,
Я горю этим диким желанием…
Разве это моя вина?

Я к тебе прибегал по снегу,
Чтобы губы твои целовать,
Но в сугроб ты меня: с разбегу,
А мечталось к тебе в кровать.
Ах, зима, страсть моя голодная,
Можно плакать и водку пить,
Для меня ты всегда холодная,
Я привык вас с весной делить.

А сегодня как-то так:
минус восемь за окошком,
дочка дочку родила;
куртку к новеньким сапожкам
в тон и цвет жене купил.
На Урал ползут морозы,
снег под утро заходил,
зацвели в горшочках розы.
И на веточке лимон
набирает вес и силу.
На душе звучит шансон,
напрягает дворник жилу:
выметает белый снег,
и вокруг растут сугробы,
чтоб ходить мог человек.
Да и просто – чтобы, чтобы…

Опять снега́, а ты грустишь.
Зачем, послушай?
Когда вокруг такая тишь
и ветры кружат.
В печи огонь, горят дрова,
стреляют сухо.
Мороз рисует кружева,
скрипит старуха —
берёза прямо за окном,
склонивши ветки,
(вы стеснены одним двором),
как две соседки,
где вам вдвоём встречать весну,
встречать рассветы,
смотреть ночами на луну,
на хвост кометы.

И, может, кто-то постучит
однажды в двери,
и скрип берёзы замолчит,
ему поверит…

Вот и выпал снег.
Замёл дорожки.
Он пришёл сегодня, белый снег.
Я засунул в варежки ладошки,
Я сегодня снежный человек.