Артур Аршакуни - Гамбургский счет. Избранные стихи

Красное.
Желтое.
Белое.
Страшное.
Спертое.
Смертное.

Мама
Я успею дополоскать белье
Все былье
рвань обоев
обломок стекла под окном
оттепель визжит из-под колес
чемодан с никогда не надеванным драпом
фотографии письма телеграмма еще телеграмма
усопших авторов по случаю смерти
давно похороненных родных
отпрыгнувший стул
альбом ангельского Микеле
очки ты говорила они плохо светят
с перевязанной ниткою дужкой
зачем покупать другие говорила ты
ведь эти совсем как новые
только плохо светят
они светят светя они светят просто кончился этот свет
полчашки бульона
ссучившийся день не притворяйся затянувшейся ночью
и то самое платье
то на которое я так и не решился взглянуть
я решился смотри я решился
отобранное тобой
тобой специально для этого
оно совсем не пахнет нафталином
очень красиво и тебе идет
бежит и несется
из баула из баула у изголовья да так удачно
как будто
почему как будто
как будто ты все знала заранее
ненавижу форточки замки двери крышки крыши тучи
трясущиеся руки
как в очень плохом киносценарии
ну ты пижон
трясущиеся мысли
челюсть в стакане не скалься
ненавижу разрезанную пуповину
Гребень беспамятный он и не знал твои косы
дешевка
Все былье
все превратилось в груду ненужного хлама
Я только принесу второе одеяло
Как холодно
Второе одеяло
и целый рулон ватина
он теплый ватин он очень теплый
Мама

Хорошая собачка идет по анютиным глазкам.

Зима, ворвавшаяся в дом,
При всем при том, при всем при том
У нас зовется Рождеством.
Зима
с ума сошла в наш дом.
И в нем, в пустом,
Потом плутом
При нас зовется
дрожь и стон.

17.08.
09.
08.
Ах, да дело не в том.
Спаси ее,
Ом!
Криком чайки, загривком волны под веслом
Спаси ее,
Ом!
Мигом миротрясенья, астральным кнутом,
Заигравшим на ребрах кровавым жгутом,
Спаси ее,
Ом!
Мы вдвоем.
Я один.
Мы вдвоем.
Мы вдвоем?
Спаси ее,
Ом!
Спаси ее,
Ом!
Я уйду в назореи, укроюсь льняным полотном,
Я светильники, полные масла, внесу в этот дом,
Чтоб светили сорочьим пугливым зрачком
Над мальчишками распотрошенным гнездом, —
Спаси ее,
Ом!
В иных воплощеньях —
огрузлым моим животом.
В иных воплощеньях —
моим виноградным соском.
В иных воплощеньях —
сладчайшим моим молоком, —
Спаси ее,
Ом!
Спаси ее,
Ом!
Спаси ее,
Ом!

Красное.
Желтое.
Белое.
Черное.
Черное.
Черное.

Перемены сулит свежий ветер с Востока – он здесь!
Чуть качнется камыш, затрепещет осока – он здесь!
Криком чайки кричат, неприкаянно и одиноко,
Знают – кончился срок. Ждет копыта дорога – он здесь!

Скрипочка, скрипка, янтарная дека,
Лаковая душа.
Скрипочка, лакомка, рыжая девка,
Ах, до чего хороша!

Нет слаще боли любовной неволи.
Жги, изводи скрипача.
К горлу – и за сердце,
к черту – и в поле,
Царский хорек у плеча.

Скрипка, раба камертоновых терций,
Ты дорыдала.
А он,
Взяв тебя, как обнимают младенца,
Переломился в поклон.

Прости меня,
брат,
я не верю в истории взлеты.
За взлетом любым
неминуемо следует спад.
Благие намерения
холы
нагих и голодных
Причинно впадают
в террор,
в вакханалию,
в ад.

Свобода народа —
богатство особого рода.
Где ж мера народу,
который не «жил-был», а
жил?
За каждый глоток
барски данного кислорода
Сторицей оплачено кровью
из взрезанных жил.

Запомню все:
аккорд ступеней,
Чечетку закруживших лестниц
И в фильме лунном,
черно-белом,
Обезображенную местность.

По телу сквера —
шрам аллеи,
Припорошенный тальком снега,
И ломаных теней
колени,
Опошлившие
драму бега,

И поцелуй ревнивой стужи,
И ночь,
как перестарок-вечер
(А колесо скрипит и кружит
На костылях деревьев встречных),

И темноты загривок жесткий,
Разбитый в льдинки окон
город,
И перед домом – перекресток
Вороньим глазом светофора,

И тормозов хмельные песни,
И лифт,
охрипший от простуды…
Запомню все —
до взгляда
бездны.
Запомню все.
И позабуду.

Спокоен я.
Ты не придешь.
Пора задернуть шторы.
А по стеклу фальшивит дождь
Досадные повторы.

Спокоен я.
Сирени дрожь
Рассчитана на жалость.
О, если ты сейчас войдешь!
А дождь
все продолжает.

Спокоен я.
Закрыта дверь
И ключ повернут трижды.
И я не жду тебя,
поверь…
Но, Господи,
приди же!

Не постареть бы на сто лет
Дождливой этой ночью.
Палач-будильник на столе
Топор угрюмо точит.

Осталось докурить.
Итак, я уезжаю.
В последний раз твоя ладонь в моей руке.
Стихи?
Ну что ж, изволь, —
Булата Окуджаву.
Про то, что нет уже извозчиков в Москве.

Слова, как слава, – дым.
Не стоит обижаться.
В нас не прошел еще всех словоблудий шок.
А через миг судьба,
как кучер дилижанса,
Пошевелит кнутом и протрубит в рожок.

Ах, сердце бьется так,
что воробьишка пленный.
Ах, так блестят глаза,
что отступает мгла!
Нам не хватало в этой комнате Вселенной.
А во Вселенной нет и не было угла.

Ну, все.
Пора.
Прощай.
Все скроет время шалью
И тем, что не сбылось,
пугая и маня,
Прости меня —
не потому что уезжаю.
Прости меня за то, что любишь ты меня.