Олег Филипенко - Избранное. Стихотворения

А может быть не управдом он,
а просто честный человек.
Подростки прекратили гомон,
добрались, видно, уж до нег.

Как хорошо на этом свете
ругаться, лаять и гулять.
Но лучше нет, чем на рассвете
свалиться замертво в кровать…

Сегодня мне она звонила
по телефону. Я едва
вошёл в квартиру. Солнце било
мне по глазам. А голова

была пуста, как комнатушка,
в которой я живу. Но вот
меж ног зашевелилась пушка , —
то одноразовый Эрот

виденья воскресил такие,
что я готов был подрочить.
Она сказала: «На любые
дни назначай.» Конечно БЫТЬ!

«Но только воду отключили
горячую на месяц, – я
сказал на всякий случай, – или
на две недели.“ „Вот свинья,

кто это выдумал.“ „Конечно,
но всё ж в субботу приходи.»
Мы поболтали и беспечно
с ней распрощались. И в груди

вновь стало пусто и приятно.
Сейчас супец себе сварю, —
слюну глотнул, – мозгам занятно, —
я суп порой боготворю.

Так, так. Всё ближе выходные.
Я туфли снял, я снял носки,
переоделся и дневные
стряхнул заботы. И тоски

не испытал от стен жилища.
Здесь хорошо. Куда идти?
Вот в холодильнике есть пища,
вот я, стоящий на пути

к чревоугодничеству. Это
основа благости моей.
Попробуй, умори поэта
голодной смертью, он детей

на сковородке станет жарить.
А я – так хуже, чем поэт.
Я в детстве, например, ударить
мог девочку моих же лет.

Пивца мне хочется, но с пивом
сегодня попадёшь в наклад.
От пива будешь видеть криво —
так детям дяди говорят.

Я отломил кусок колбаски,
зелёный лук макнул я в соль
и очутился словно в сказке,
где только не было Ассоль.

Спать, спать и спать. А завтра снова
идти работать. Вот и всё,
что мне отмерено. Не ново
мне знанье твёрдое моё.

К чему роптать? Ведь я не болен.
Легко мне должно крест свой несть:
я не влюблён, собой доволен,
я одинок, жилище есть.

Так что ж тоска? Как будто мчался
я к цели, но свернул с пути
и духом пал, и растерялся,
и понял – некуда идти.

Шок был когда-то. Но давненько.
Теперь-то к жизни я привык.
Душа моя – пенька сырая,
и стал болтливей мой язык.

Но хватит. Вон, визжат колёса
автомобиля за окном.
Какой-то юный недоносок
сидит за папиным рулём.

И скоростя переключая
его кургузая рука
касается до платья края
девицы, пьяненькой слегка…

У магазина «Продуктовый»
стоял продрогший человек.
Он был одет в костюмчик новый,
но почему-то кушал снег.

А рядом женщина стояла
с лицом, как алая заря.
Мужчину за рукав держала
и укоряла почём зря.

Старушка продавала «Яву»,
мужик, ещё в расцвете сил,
мне предлагал Акутагаву,
но слишком дорого просил.

А в недрах, где-то под землёю,
пронёсся электрички гул.
Я поскользнулся и туфлёю
воды студёной зачерпнул.

Я выругался мрачно, грубо,
соскрёб ногтём кусочек льда,
к носку приставший, и сквозь зубы
сказал себе: «Вот это да!

Теперь по этакой погоде
замёрзнет мокрая нога.»
И побежал, и был на взводе,
и вот уже стихи слагал.

ЕЩЁ В ПОЛЯХ БЕЛЕЕТ СНЕГ
а уж в Москве и грязь и лужи.
ЧТО Ж НЕГОДУЕТ ЧЕЛОВЕК?
Ах, это просто он простужен.

Простужен он. Но всё спешит
доделать то, доделать это.
А ночью видит он, хоть спит,
как выпускается газета,

где все четыре полосы
чисты, как снег в полях. И следом
уж видит капельки росы,
он маленький, за ручку с дедом

идёт меж трав. Кругом поёт,
что может петь. А та газета
порхает бабочкой, её
зовут капустницей. И летом

таких полно. И вот уже
он просыпается от муки.
Затем в кровати, в негляже,
сидит и ловит ухом звуки

ночного города. И гул,
столь устрашающий порою,
влечёт его поникший ум
к самодовольному покою.

Сегодня треснуло стекло
от переменчивой погоды
в моём подъезде. А мело,
представьте, снегом. У природы

не всё в порядке с головой.
Ведь май кончается и зелень
кругом. Уж месяц, как домой
я приходил не в тень, а в темень

от зелени, что за окном
моим растёт. И вот вам спектр.
Метёт, как будто бы Содом
с лица земли стирает НЕКТО.

Ну что ж. Заслуженный урок.
Всё кончится, должно быть, хуже.
Гляжу: прошёлся ветерок
по разрастающейся луже.

Скорей на кухню. На плите
горит огонь. Я прикоснулся
к нему ладонями, затем
одёрнул руки, улыбнулся.

Да, всё по прежнему. Увы,
огонь нас жжёт, а холод студит.
А помню… Нет, забыл. А вы?
Кто помнит, что в грядущем будет?

Был сильный ветер накануне.
Асфальт после дождя подсох.
Я в детстве, помнится, в июне
едал черешню и горох.

Но лучше то забыть. Уж слишком
воспоминанья давят грудь.
Вчера купил сальца с излишком —
во что не знаю завернуть.

Сходить ли, что ли, за газетой?
Пройти тут остановки две.
Спустился вниз. Шестое лето
встречаю в хладной я Москве.

Какие девушки гуляют
по закоулкам и дворам!
Они томны, они витают
попарно, группкой к облакам.

А мне так видится изнанка
всего, на что бы не взглянул.
Водитель хмурый за баранкой
мне словно брату подмигнул.

Ребёнок корчится от боли,
а мамы уж простыл и след.
Я жизнью, в общем-то, доволен,
хоть думаю, что Бога нет.

Я из прохладного подъезда
шагнул на адский солнцепёк.
В июле даже гений – бездарь,
если не пьёт он квас иль сок.

Но денег нет, чтоб выпить сока
прохладного как буква Щ.
Да и потом – одна морока:
попьёшь – захочется борща.

Прищуренными я глазами
обвёл колышущейся жар.
Вон там, за ближними кустами,
щенок бездомный пробежал.

Он тоже от жары тоскует
и потерялся как и я.
И видно тоже не ворует,
раз рёбра уперлись в края

его облезлой жёлтой шкуры.
Но тут он странно заглянул
в мои глаза. Одной фактуры
мы были с ним. Я протянул

к нему ладонь, но он отпрянул,
насторожённо зарычал,
прочь побежал и вот уж канул,
а я за хлебом побежал.