Сборник стихов - Поэзия перевода. Избранные переводы Ханоха Дашевского

А в Наараим [47] Местность, где строилась первая в Стране Израиля электростанция. – обед буржуйский,
и деньги есть, но вот незадача:
утром выходишь, как бык на пашню,
а вечером – валишься с ног, как кляча…
Но ничего…
Скоро будет иначе!»

И когда я, насытившись, вышел – в спину
упёрлась рогами корова хамсина [48] Сухой и жаркий ветер. ,
луной озарила меня златокожей,
и ночью еврейской глубинной дрожи…

О, родина! Край холмов и долин!
Несу твоё бремя, несу один.

Есть ли дом у пса? Где ночлег обрету?
Голова моя тяжкая виснет с плеч.
Как жёваная полынь – во рту
пророка горькая речь.

И все мои думы теперь о Геве [49] Еврейская коммуна (кибуц), подвергшаяся жестоким нападениям арабов в конце 20-х гг.
на всех перепутьях моих кочевий
от Дана до Беэр-Шевы [50] От севера до юга. …
На плечи
мне череп давит…
Шерстью овечьей
хотел я для скорбной родины стать,
и слёзы всех плачущих здесь впитать.

И вот – не нашёл я порог ничей,
не высушил слёзы их очей.
Но ямкой для гольфа в играх чужих
стал я в дни Санбалатов [51] Санбалат (Санаваллат) – персидский наместник Самарии, территории бывшего Израильского царства, мешавший восстановлению Иерусалимского Храма (V в. до н. э). моих,
когда их тайных речей немало
в моих ушах, как в трубке, звучало!

Должны грядущего Царства посевы
Взойти от Дана до Беэр-Шевы;
но пока не пришёл ещё Бен-Давид [52] Мессия. ,
лавка здесь вместо Царства стоит.

Здесь дом для дельцов, надёжные стены
для льстивых, а тот, кто ждёт неизменно
Мессию, страстно веря пророкам,
да сгинет он там, в изгнанье далёком!
В своей отчизне – ублюдок он!
Святой – тот в могиле давно погребён.
Зачем им взъерошенный пёс живой? —
Им нужен гладкий, ласковый, свой,
наводящий глянец, знающий сам,
когда подставить спину вождям.

Хлеб вроде фарша мясного тут —
весь этот хлеб Санбалаты жрут,
другим оставляя крохи и труд…

А ты, провидец, правду скажи:
«Страна отцов пропадает во лжи!»

Но глух, как змей – только зубы скалит
мой враг, и не в пятку, а в душу жалит.
Изумрудом фальшивым слово блестит —
оно о мести не возвестит,
потому что сломал копьё моё Тит [53] Разрушитель Иерусалимского Храма (I в. н. э.). .

А так как труб здесь в жилищах нет —
не вьётся души сгорающей дым
под этим скорбным небом пустым…
А так как жалюзи прячут свет —
в прикрытых окнах не виден тут,
даже как в озере месяц – плут.

И было: когда я закончил речь,
и народ не встал и не взялся за меч —
овечьему цену узнав поголовью,
я понял тогда, как плачут кровью.

И вот, впитал в себя горечь я
от чёрных туфель до головы,
сказав: такова отчизна моя —
страна, где овцами стали львы.

Меня донимали холод и жар,
и в полдень была в моём сердце мгла.
От родины как отвести удар?
Несчастьям скоро не будет числа.

Горящей лавы идёт поток,
а братья и сёстры мои снуют:
пламя не видят у самых ног,
и муть из Бездны Великой [54] В Каббале и еврейских сказаниях – обиталище демонов. пьют.

И вот, наглотавшись в Ишуве [55] Еврейское национальное образование в Палестине до создания государства Израиль. пыли,
подумал я о вождях моих:
не верой, не чарами их прельстили —
есть что-то скотское в мыслях у них.

Победные им не нужны знамёна,
зато в достатке еда и кров
нужны для стада: клети загона,
в которых станут кормить быков.
И я сказал себе удручённо:
Уйми свой гнев – и на этот раз
Царь не придёт: его корона
ждёт, пока Царства настанет час.
Но будет день – Санбалаты падут,
и крепкие духом корабль поведут,
и флаги украсят мачты его…

А я, пока не пришло торжество,
к земле прильну устами и лбом,
как делал Ехезкель [56] Пророк Иезекииль. в народе моём.

И вот я стал, словно пёс немой,
и во дворе и в доме – немой.
Я крови своей велел, без слов,
жар поглотить угасающий мой,
как поглощает земля мертвецов.
И дни мои стали – с чем их сравнить? —
Ушком, куда не пролезет нить…

И ждали плоды моих лет, что в бездну
я грудою сброшу их бесполезной.

И был охвачен Ишув тоской,
когда случилось это со мной,
не оттого, что пророк немой,
и флот погребён в пучине морской,
и груз и команда смыты волной —
а потому что денег нет,
и золота не добавит поэт.

И вот, не сказав по прежнему слова,
глядел я на это взглядом немого…
Тому, кто жаждет сдобную халу,
и корки не будет – лишь слёз немало!

Проходят дни от зари до зари:
снаружи – блеск, и сумрак – внутри.
Но плача нет, только горечь сполна
в крови у каждого – и тишина.

Горит страна…
Не дали отпор…
Ружья свои побросали в костёр…
Над бездной висят, как висели века,
и блеют…
Светло, не видны облака.
Как знать, почему? – Тихо пока!

И вот, когда подлость стала всё чаще
владеть моей родиной, я ощутил
руку свою живой и дрожащей,
но совладать не в силах я был
с болью моей – самой мощной из сил.

И если на площадь окно распахну,
на лице врага смогу ли прочесть я,
что это тот, кто предал страну:
ходячий образ лжи и бесчестья?
Ведь нет клейма никакого на нём,
и нет меча: никакого злодейства!
Мужчина беременный, с животом,
он сам – и толстое всё семейство.
И хотя у дверей толпится свита —
на лике его унынье разлито
и отсвет конца…
Найдётся ль крыло,
чтобы тяжесть эту, в штанах, подняло,
и вместе с хозяйством прочь унесло?..
И пусть обладатель мышиной души
вдали от страны прозябает в глуши.

И вот, не сумел я гнев побороть.
Кипела кровь…
Я на площадь смотрел,
и отражался, вонзаясь в плоть,
мой взгляд и ранил больнее стрел.
Я в кровь свою окунался – горел.
Что нам дороже, чем эта страна?
У нас на глазах уходит она
не солнцем вечерним: как корабли,
наша страна исчезает вдали.