Сборник стихов - Поэзия перевода. Избранные переводы Ханоха Дашевского

Плывут клочья дыма, во мраке белея,
Ползут над котлом, извиваясь, как змеи.

Вот круг видит царь, и он сам в этом круге.
И замерло сердце в тоске и в испуге.

Исчадия бездны, туман испарений.
Ликуют и пляшут багровые тени.

В смятенье душа, и в ночной круговерти
Всё ближе и ближе дыхание смерти.

И молит Шаул колдовские виденья:
«Оставьте меня, ибо сам словно тень я!»

Мрак, адский огонь и утроба могилы.
Хохочут и бесятся адские силы.

И вспомнил он Геву [27] Родное селение Шаула. и милые взору
Волшебные дали родного простора.

И зелень холмов перед ним и равнина —
Край пастбищ раздольных, страна Биньямина [28] Удел колена (племени) Биньямина в древнем Израиле. !

Лазурь поднебесья, тенистые кущи,
Колосья и травы долины цветущей,

Где сон видит пахарь под сенью густою,
И пляшут волы, проходя бороздою.

Там прелесть и мир, там покой и отрада!
Как любы душе колокольчики стада! —

«Я счастлив, как прежде, я снова спокоен,
Я сын этой нивы – не царь и не воин!»

А ночь вороное крыло распростёрла,
Грудь давит тоскою, рыданием – горло.

Вдруг свет – будто светит луна в полнолунье,
И голос раздался в жилище колдуньи:

«Царём тебя сделала воля Господня,
Но место твоё – быть с волами сегодня!

Зачем ты мой дух потревожил в Шеоле [29] Обитель мёртвых. ,
Заставив подняться к живым поневоле?!

Позарился, царь, ты на шкуру воловью,
И меч не омыл свой Агаговой [30] Агаг – царь Амалека: Шмуэль-1 (1-я Царств), 15. кровью!» —

«Свой меч притупил я в сраженьях, и ныне
Вот, в рубище я, как отшельник в пустыне.

Ликуют враги: их веселью порука
Души моей сумрачной тяжкая мука.

Пророк, я хочу услыхать предсказанье!
Разгневан Господь! Каково наказанье?!» —

«Ты меч не омыл свой Агаговой кровью!
Позарился, царь, ты на шкуру воловью!»

За это в сраженье не выстоишь боле,
И завтра же будешь со мною в Шеоле!» [31] В священной войне с Амалеком Шаул не имел права брать добычу и щадить царя Агага.

Под утро, не слыша копытного стука,
Назад скачет царь без колчана и лука.

В глазах стынет ужас – на саван похожа
Лица неподвижного бледная кожа.

Коль падает беркут в долину, крылом
Вершину горы задевая,
Не кинется разве несчётным числом
В ущелье родное, в скалистый пролом
Воронья крикливая стая?

Коль барс грозно мчится, рыча на бегу,
И путь преграждая добыче,
Род волчий, устроивший пир на лугу,
Не бросится ль прочь, оставляя врагу,
Куски уже пойманной дичи?

Как беркут, Владимир пронзил небосклон,
Как барс, вольной степью промчался;
Сырчан, половецкий царевич, на Дон
Бежал – и в горах, у абхазских племён,
Отро́к, брат его, оказался.

Сырчан в плавнях Дона, как рыба, затих,
Но звона мечей вожделеет.
Он утром коней объезжает степных,
Днём птиц поражает, зверей полевых,
А ночью – план мести лелеет.

У славных абхазов царём стал Отрок.
Он время проводит в веселье:
Пьёт сладкие вина, охотится впрок,
Гарем его полон, сатрапы у ног,
И пляски и пир и похмелье.

И минули дни, пробежали года —
Всё так же Сырчан осторожен.
Вдруг весть разнеслась: закатилась звезда
Владимира-князя – уже никогда
Не вытащит меч он из ножен.

Услышал Сырчан, и верблюдов и скот
Повёл он к днепровским порогам,
К курганам князей половецких, и вот
Пустая равнина глазам предстаёт,
А брат – за Кавказским отрогом.

Гонцов он к Отроку послал, и они
С таким возвратились ответом:
«Охоте в горах посвящает он дни,
А ночи – пирам, и, о хан, не вини! —
Абхазянкам полуодетым».

И Ора призвал, песнопевца, Сырчан:
«Так скажешь Отроку: «Без страха,
О, брат, поднимись, снаряди караван,
И в степь возвращайся, в отеческий стан,
Ведь нету уже Мономаха».

И если ответит на это Отрок:
«Милее, чем зовы Сырчана
Мне край благодатный, простёртый у ног,
Спой песню и брось ему этот пучок
Травы нашей пряной – емшана…»

Промолвил Отрок, глядя Ору в глаза:
«Не пленник я прежних обетов.
Коль хочешь – так пой! Даже если слеза
Прожжёт мои очи, то знай, что лоза
И девы сильнее поэтов».

Взял лютню певец, и напевы степей,
Как грохот копыт, зазвучали,
Как шум боевой тех торжественных дней,
Когда половецких заслышав коней,
Славянские земли дрожали.

Отрок не внимает. Ор снова поёт
Ту песню тоски и томленья,
Которую пели, ведя хоровод,
У вод лебединых встречая восход,
Красавиц степных поколенья.

Свой кубок Отрок поднимает, а Ор
Уж новую песнь запевает,
Что матери детям поют, если с гор
Срывается буря, колебля шатёр,
И дико в степи завывает.

И взор опускает Отрок, и царя
Лицо застывает в смятенье.
Но пляшут наложницы, скоро заря,
И ликом светлеет Отрок, говоря:
«Исполнил, певец, порученье?»

«Исполнил!» – бледнеет певец и встаёт,
И, лютню оставив, емшана
С последней надеждой пучок достаёт,
И вытянув руку, бросает вперёд,
В лицо непокорного хана…

На горной тропе предрассветный туман,
Но дом уже виден, далёкий.
Отрок осторожно ведёт караван,
К лицу прижимая душистый емшан,
И слёзы стекают на щёки.

Он здесь, он здесь! Явился он —
Великий мор людской! —
Вещает колокольный звон
На башне городской.

Он здесь, он здесь! Он у ворот,
Могуч, неумолим!
Лачуги и дома господ
Открыты перед ним.

Он здесь! Снимает урожай!
Его ужасен след!
Наверно, вымрет скоро край,
А в гетто мёртвых нет!

По городам, по деревням
Смятенье, плач и стон.
Здесь правит смерть! Лишь в гетто – там
Не видно похорон.