Сборник стихов - Поэзия перевода. Избранные переводы Ханоха Дашевского

И пропал коварный призрак!
Только с этой ночи
Всё следят, следят за мною
Очи… Ах вы, очи!

Я Богом Всесильным не избран для брани,
Дух брани и кровь не приемлю душою;
Ни трубы, ни крики в воинственном стане —
Не саблю, а лютню ношу я с собою.

Но счастлив герой, полный доблести львиной,
И молот ему по плечу и секира;
И горе поэту, чьё сердце пустынно —
Не может глухих пробудить его лира.

Так звонкая песня Израиля стала
Тоскливым напевом страдающей плоти,
Заброшенной в плесень сырого подвала,
Гниющей и чахнущей в смрадном болоте.

Наследство отцов, вольных пашен простор!
О, брат мой, ты счастлив в отчизне родимой!
А я, на чужбине, крадусь, словно вор,
И мёрзну в сугробах собакой гонимой.
Забытый и нищий, отринутый Богом,
Объедками сыт и обласкан кнутом…
Ты помнишь ли, брат мой, за отчим порогом,
Как горечь изгнанья мы пили вдвоём?

И вот я поныне блуждаю, как скот,
И каждый берёт мою кожу и мясо,
Но вольно пастись мне никто не даёт —
Лишь гонят бичами до смертного часа.
Кто знает, что пуст мой желудок голодный?
Что сын человеческий также и я?
Украдкой дыша, бьюсь на почве бесплодной,
Кормиться позором – вот участь моя.

А ты, ты – счастливец! Под кровлей родимой
Свободой и солнцем насыщена плоть.
Пусть трудишься тяжко – о, брат мой любимый,
Терпеть и трудиться велел нам Господь!
Не зря ты посеешь – ещё прорастут
В полях золотыми колосьями недра,
И верь – ещё факел те искры зажгут,
Что в сердце своём высекаешь ты щедро.

Твой честный посев понапрасну не сгинет,
А я на чужбине всю силу свою
Развеял по ветру, и кровь моя стынет:
Терновник достался мне в этом краю.
Все дни моей жизни отвержен и жалок,
С тенями борюсь, строю дом на песке.
Заноза в глазах у соседей – от палок
Бегу, ветхий посох сжимая в руке.

Я прежде любил своё горе, и плеть
Оправдывал сердцем, сгибаясь под нею.
Постился и плакал, учился терпеть,
И кротко под нож подставлял свою шею.
Но больше не верю я верой старинной,
Надеясь на милость, и пряча свой страх.
Мой жалкий обычай – быть жертвой безвинной
Достоин презренья и в Божьих глазах.

Нет цели в скитаньях, нет святости в них,
Нет страсти в молитве, душа оскудела.
И нет вдохновенья в стенаньях моих,
Но плачет и ноет избитое тело.
И буду уныло молить, как изгой,
И в сраме и гное стонать на чужбине;
Смывать свою кровь беспрестанной слезой
И видеть багровое небо пустыни.

Я в книгах старинных искал утешенья,
Читая сказанья и притчи, мечтал;
Но ветер подул и навеял сомненья,
Унёс мои сны, и мечты разметал.
Склони свою выю! За что? Почему?
Кто сделал меня жертвой боли и страха?
О дайте мне волю, и я подниму
Из пепла мой стяг, и руины из праха!

Ещё есть достаточно силы в руках!
Зовите на волю всю мощь, что дремала!
От хмеля колосьев расправит в полях
Сутулые плечи изгнанник усталый.
Поднимутся вновь и Кармель и Шарон,
Где детство моё молоком наливалось,
Где был на вершины мой дух вознесён,
И тело на свежем ветру не сгибалось.

Там в добрую почву ложился посев,
Бальзамом дышала вершина Левоны;
Там труб моих вольных заслышав напев,
Дрожал каждым кедром Ливан потрясённый.
Где день мой весенний? Где ты, моё лето?
Твой луч почему не глядит на меня?
Увижу ли, милый, сиянье рассвета
Сквозь тучи холодные зимнего дня?

Нет, брат, здесь надежды, иссякла она.
Нет больше надежды голубке дрожащей!
В когтях ястребиных ей смерть суждена —
И взгляд мой к востоку стремится всё чаще.
И прежде чем снова мне станут понятны
Неясные грёзы – как птица в полёт,
Душа моя прянет в простор необъятный,
И сердце унылое светом зальёт.

То огненный столп, то могучая весть,
Что блещет звездою, мой путь озаряя,
То голос чудесный, что шепчет мне: есть
Надежда, о брат мой, надежда святая.
Лелей же в ожившей душе терпеливо
Ростки молодые, как всходы в степи;
Кто сеял с надеждой – пожнёт свою ниву,
Во имя Господне трудись и терпи!

Когда увидишь, что напрасно
Я плачу, небо призывая,
Как будто о стране прекрасной,
Как будто об утрате рая.

И потому скорблю в теснине,
Что не нашёл я дол просторный —
Не сетуй, что в беде я ныне:
Была слеза моя притворной.

И если видишь, что подняться
Хочу я по свирепым кручам,
И на коне степном промчаться,
И стать властителем могучим.

И если мощь десницы Бога
Возжажду я, как камни в поле
Мои желанья – так их много,
Но все они слова, не боле.

И над толпой, всегда спешащей,
Над суетою поколенья,
Смех неба слышится всё чаще
Сквозь звуки ангельского пенья.

Но есть слеза, что наготове
В глубинах сердца я скрываю;
Я ту слезу, как сгусток крови,
С голодным воплем вырываю.

Пока не буду прочь ногою
Отброшен, словно пёс гонимый —
И кто заплачет надо мною
Из тысяч проходящих мимо?

Не сгинуть слезе моей тяжкой – мы с нею
Всегда неразлучны. Слезу ту скрываю
Я в недрах души, и храню и лелею,
И в муках рожденья из глаз изливаю.

Один я, один этой ночью бессонной,
К их чёрствым сердцам со словами укора;
Страдаю от боли, шепчу исступлённо:
Народ погибающий, племя позора…

И дни и недели слезу очищая,
Скоблю её в сердце до слоя седьмого;
И высохшим сердце моё оставляя,
Слеза моя кровью пролиться готова.

И эту слезу исторгаю я в муке,
Увидев весь срам глухоты их постылой:
Проклятие вам, ибо есть у вас руки,
И можете с горем померяться силой!

Верны мои слёзы, сам Бог это знает:
Весь сгусток страданья те слёзы вместили;
И с каждой слезой, что из глаз вытекает,
Частицу души хороню я в могиле.

Но есть у меня и слеза роковая,
Зачатая гневом, рождённая в боли;
Не спит и не дремлет она, разрывая
Отчаяньем душу: Где помощь?! Доколе?!

Как гной на костях, в моём прячется теле,
Как тайный мой грех, не даёт мне покоя;
Смущает мой день, гонит сон от постели,
Как смертная тень – всюду рядом со мною.

И всё же я верю: пророк ещё встанет!
Он землю слезою великой омоет.
И громом рыданье небесное грянет,
И мир содрогнётся, и в ужасе взвоет!