Ирина Коробейникова - Золотая непогода, позолоченная грусть…

Но больше всего она не любила осень из-за вечеров и ночей. Вечер наступал тихо и незаметно, за окном рано начинало сереть, словно пасмурное небо опускалось ещё ниже, придавливая и спрессовывая сырой воздух, особенно в дождливые дни. Чтобы разогнать сумрак в комнате, рано включали светильник под потолком, и он казался маленьким тусклым солнышком, как будто оно было в тумане, и конечно, ничуть не грело. А вечер казался бесконечным, успевали после ужина и почитать сказку, и поиграть в лото, разгадать множество загадок, и всё равно был ещё вечер. Девочка думала: «Как странно, про обед никто не говорит „ранний“ или „поздний“, а утро и вечер бывают такими. Ранней ночи тоже не бывает, а поздняя есть».

А потом они расходились по спальным комнатам и укладывались спать. Все засыпали быстро, а ей никак не удавалось уснуть, она лежала тихо и смотрела на потолок, где мелькали вспышки света, появлялись тени. Иногда тени меняли очертания, и тогда казалось, что они как живые, двигаются. Она знала, что это тени от деревьев, что росли за окном, и всё равно было интересно наблюдать, как они протягивают друг к другу ветви-руки, словно пытаясь обнять и защитить от ветра. Иногда под окнами останавливалась какая-либо машина, и оттуда доносилась музыка. Девочка не любила громкие, крикливые звуки, её привлекала тихая спокойная мелодия, и тогда она представляла никогда не виденные ею леса и рощи, реки и даже море. По телевизору совсем не то, что «на воле». Она старалась запомнить услышанные песни, чтобы петь себе самой, когда будет одна. Поэтому окружающие не заметили, что «молчунья» почти не заикается, не картавит. Её вообще мало замечали, принимая её робость и стеснительность за нелюдимость.

Однажды тётя Нюся с разрешения директора взяла её к себе на целую неделю: все её родные уехали в гости в другой город потому, что были осенние каникулы у детей. Вдвоём они много разговаривали и играли. Тётя Нюся удивлялась, сколько стихов знает и как хорошо их читает её маленькая подружка. Иногда откуда-то слышалась музыка, и тётя Нюся объясняла, что наверху над ними живут музыканты, муж и жена, вот они и играют на рояле. Тётя Нюся это знала точно, так как раз в неделю убиралась у них. Как-то вечером она собралась отнести жильцам верхней квартиры письмо, которое по ошибке попало к ней в почтовый ящик, и предложила девочке пойти с ней и на её вопрос – есть ли там дети, рассказала, что нет, детей нет, живут вдвоём. Попав в квартиру, «где музыка», девочка с любопытством оглядывалась, ей хотелось посмотреть, узнать, как появляется музыка и откуда, ведь у них в детском доме был только баян. И вдруг в приоткрытую дверь она увидела какой-то диковинный большой чёрный блестящий предмет на трёх ножках, над которым как крыло, была поднята крышка, а спереди тянулся ряд белых и чёрных полосок. Девочка догадалась, что это и есть загадочный рояль. Перед ним стоял круглый табурет на одной ножке. Увидев с каким интересом она разглядывает, хозяин улыбнулся и, взяв её за руку, подвёл к инструменту и спросил, умеет ли она играть. Девочка молча покачала головой. Мужчина сел к роялю и заиграл, девочка слушала, затаив дыхание, только дважды нахмурилась. На вопрос музыканта – это ты поёшь у тёти Нюси в квартире, она, к удивлению этой самой тёти Нюси, кивнула.

– Тогда спой нам, пожалуйста, – попросил он.

Девочка сказала:

– Я спою, только без музыки.

Она вышла на середину комнаты, закрыла глаза и запела. Хозяин квартиры хотел ей подыграть, но она замолчала, а на его просьбу продолжать, настойчиво повторила:

– Только без музыки. Вы неправильно играете.

Хозяин и вошедшая в комнату миловидная женщина, его жена, рассмеялись, потом он нахмурился, проиграл мелодию ещё раз и попросил показать, где именно неправильно, и девочка голосом уверенно показала, где неточность. Он удивлённо развёл руками и переглянулся с женой – а чья же такая умница, но девочка только побледнела и ничего не ответила. Хозяйка увела её с собой в другую комнату и попросила помочь накрыть стол к чаю, а хозяин о чём-то начал расспрашивать тётю Нюсю. Затем он попросил маленькую гостью спеть ещё что-нибудь без музыки. Он по-доброму рассмеялся, услышав вопрос девочки на своё замечание о том, что рояль расстроен – он будет плакать?

Она спела ещё две песни и после чаепития с вкусными пирожными, нагруженная подарками, вернулась с тётей Нюсей в её квартиру. Весь оставшийся вечер тётя Нюся была задумчива, несколько раз промокнула глаза фартуком, глядя на свою гостью, а потом спросила:

– А вдруг у тебя отыщутся родные, захотела бы ты с ними жить?

Она знала, что отыскаться никто не может, мёртвые не воскресают. Девочка, помолчав, ответила:

– Если они такие, как в той квартире, – и она указала на потолок, – захотела бы!

Ночью ей опять не спалось. Она потихоньку встала и влезла на подоконник. За окном стояла ночь, глухая, осенняя, беззвёздная. Небо было чёрным, оно смотрело прямо на девочку, от напора ветра стёкла в раме тоненько звенели, а ветер ещё плотнее прижимался к окну. Ей казалось, что он просится впустить его, что ночь тоже разглядывает её, особенно пристально после её сегодняшнего пения. Впервые девочке подумалось, кто же написал эту песню, что от слов и мелодии щемит сердце, и наворачиваются слёзы, становится тоскливо и одиноко. И она тихонько запела:

Ах ты, ноченька, ночка тёмная,

Ночка тёмная, ночь осенняя…

На её голос пришла тётя Нюся и, обняв её, укутав в пушистый пуховый платок, как-то непонятно сказала:

– Теперь тебе будет с кем ночки коротать.

Примерно через неделю её вызвали в кабинет директора детского дома. Она вошла туда не без опаски – вроде ничего не натворила, но мало ли! В кабинете она увидела дядю музыканта и его жену, а директор, показав на них, сказала:

– А ты знаешь, нашлись твои родители, они хотят забрать тебя отсюда, чтобы ты жила с ними, ты согласна?

– Конечно! – она бросилась к «папе» и «маме», – конечно, с радостью! На календаре было десятое ноября, запланированный новый день рождения, день Параскевы Пятницы.

Ей вспомнилось, как однажды поздней осенней ночью после юбилейного концерта отца она пела «Ноченьку».

Она улыбнулась: «Глупая, как же можно не любить осень!»

Утро выдалось на диво! Солнце разыгралось, так и катится золотым яблочком по серебряному блюдечку! Это перламутровые облака кажутся блюдцем с серым донышком. Ветра нет, даже на берёзках лист не шелохнётся. Уже мелькают изредка жёлтые листочки, как будто первая седина в волосах, но до яркой проседи ещё далеко. Постоит ещё тепло, вот-вот наступит бабье лето – дивная пора! Да и прогноз обещает. Показалось, или в самом деле чья-то усмешка лукавая скользом прошла? Нет, не показалось – вон клён качнул веткой. А с чего бы ему качать, ветра-то нет. Это осень! Ишь, думает, надо же, прогнозам верят! Я хозяйка наступающей поре, как решу, что захочу, так и будет! А потом опять сама, разнежившись на солнышке, улыбается светло и ласково – ладно уж, грейтесь, любуйтесь! И как бы в подтверждение, летит паучок на тоненькой блестящей паутинке. Интересно, куда его занесёт, будет ли там ему уютно, найдёт ли друзей? А вот кружатся, мелькают в воздухе два ярких жёлтых пятнышка, как солнечные зайчики. Неужели листья с берёзы? Нет, это две бабочки резвятся, обрадовавшись теплу и солнцу, подзадоривают друг друга. Кто они – сестрички, братишки, а, может, влюблённая пара, забывшая, что лето прошло?! Ведь любви незнакомы никакие ограничения и запреты, кто-то из поэтов сказал – любовь не знает убыли и тлена. Невесть откуда налетевший ветерок уносит бабочек, вот мелькнули ещё раз и исчезли. А шаловливый ветерок приобнял осинку, и она затрепетала как в ознобе. Мерзлячка, наверное, поэтому и шаль на себя накинула расписную, в багряно-красно-коричневых тонах и узорах. Тряхнул пышным чубом клён, и вдруг в нём красноватый оттенок. Красавец! Стоит, подбоченившись, кажет фасон перед тонкой рябинкой, нашёптывает ей что-то. А она, как юная, неопытная девчонка, смущённо улыбается да покачивает головой – нет-нет-нет! Но ухажёр настойчиво пытается прижаться плечом, поправить монисто из алых ягод…