Чёрный Заяц - Убедительно и легко

И мне до слёз до смазочных обидно,
Что от колдунства стал я одинок,
Ведь милая прекрасная Бастинда
Ебётся только глядя на Восток.

Ужасная, ужасная проблема,
Никак мне быть счастливым на даёт,
Ведь стройная, прекрасная Гингема
Полярности совсем не признаёт.

И чтоб в веках не прозвенеть дрочилой,
И похоть ненасытную унять,
Приходится опять ебать Страшилу —
Ему, паскуде, пофиг, как стоять.

Я прилип к тебе так, как будто
В мою душу налили клей.
По утрам я дарил незабудки,
Вечерами таскал портвейн.

Чтобы чувства не впали в кому
И не кончился разговор,
Мы кончали запасы рома
И глушили святой кагор.

Нашей страсти нужна подпитка,
Не наскучить друг другу – цель.
Покупал я ликёр со скидкой,
А по праздничным дням – «Мартель».

Уходила ты по-английски,
Незаметно, как лёгкий сон,
Только мы допивали виски
И к концу походил бурбон.

Как бутылки у нас пустели,
Так, без счёта, летели дни.
А в итоге тепло постели
Променяли мы на режим.

Как в палатах больничных грустно,
Через стену не видно слёз.
На двоих у нас дом и чувства,
Но у каждого свой цирроз.

Вот бы было весело и няшно,
Лёгкое амурное кино,
Если б двоеженство на близняшках
Стало вдруг у нас разрешено.

И не нужно становиться букой,
Про мораль воинственно кричать,
Ведь давно доказано наукой,
Что нельзя близняшек разлучать.

И вообще, представьте на минуту,
Как две пары сумасшедших глаз
Радостным воскресным тёплым утром
Тая от любви глядят на вас.

Как семейным камерным дуэтом,
В тоненьких носочках шерстяных,
Жарят с треском пышные омлеты
И готовят кофе на троих.

Ты глядишь с молчанием английским
И растущим жжением в душе,
Как четыре идентичных сиськи
По квартире ходят в неглиже.

В этих планах, словно в щёлке узкой,
Выгода огромная видна:
Даже тёща, данная в нагрузку,
На близняшек только лишь одна.

Ты кричала, я молчал,
Экономил силы.
Монологом шёл скандал,
Медленно и мило.

Чашку ёбнула об пол,
Вазу на три литра…
Я же худшее из зол,
Что к тебе прилипло!

Прицепилось и впилось,
Заползло на шею…
Возбудить такую злость —
Это я умею.

Извела немало сил
И слегка устала.
Я чайку тебе налил,
Выдал одеяло.

Извинился, похвалил
Внутренность и внешность…
Если злобу возбудил —
Возбужу и нежность.

Чуйку похерив природную,
Цепкий инстинкт придушив,
Грею тебя, подколодную,
Около самой души.

Грею, лелею и пестую,
Всё выношу, словно тать:
Даже чуму пэмээсную
И лексикон через «мать».

Все выношу подковырочки,
Острые шпильки терплю.
Полнятся свинки-копилочки,
Рублик ложится к рублю.

В ряд наживляются гвоздики,
Зреет в садах виноград,
Шарики катят навозники,
Утяжеляя заряд.

Кликай беду неминучую,
Гирьки грузи на весы,
Выпадет времечко случаю
Белой моей полосы.

Всё будет страшно и взешенно —
Точно рассчитанный ад.
Я терпеливый, конечно, но
Жутко злопамятный гад.

Не вязаться лучше с ведьмой
В эротических делах,
Тут за поступью победной
Притаиться может крах.

У неё раз в месяц шабаш,
Вечеринки для друзей,
Но попробуй раз хотя бы
Изменить, любимой ей.

Тут такие вступят силы
Ненаучных плоскостей,
Что тебя, изменщик милый,
Превратят в мешок костей.

Разных страшных заклинаний
На земле не перечесть,
Для устройства наказаний
За поруганную честь.

Так вот, парни дорогие,
Нефиг брать с меня пример:
Я пишу из хирургии,
Пострадав за адюльтер.

А врачиха, злая бабка,
Тихо ржёт: «Мужик, не ссы!»
Ведь горит на воре шапка,
На изменнике – трусы…

Призыв мой не нуждается в ответе:
Откинув одеяния стыда,
Давай, родная, трахаться при свете,
Отныне и навеки, и всегда!

Ведь это замечательно и просто —
Творить и лицезреть любви обряд,
Покуда нам с тобой не девяносто,
И даже нифига не шестьдесят.

Покуда всё красиво и упруго,
Покуда набухает и торчит,
Затей интимных ясная заслуга —
Пленительный и чуть уставший вид.

Нет для меня прекраснее картинки,
Чем тела твоего прелестный срам,
Все трещинки твои и все ложбинки,
Доступные ладоням и губам.

И пусть нам помогают наслаждаться
Стоваттных ламп стеклянные глаза.
Давай при свете, милая, ебаться!
Записано: единогласно – за!

В город приходит вечер, небо полно водой.
Он, ожидая встречи, едет к себе домой.
Едет в пустом трамвае, прячась в обрывки сна,
Едет и точно знает – скоро войдёт она.

Всё это так неловко: вечно пустой салон,
Пятая остановка и одинокий он.
Входит она и тесно стало в его груди,
Он уступает место и говорит: «Садись».

Вроде она и рада, только поди узнай,
Быстро окинет взглядом этот пустой трамвай:
– Разве пустых мест мало, это же так смешно.
Он улыбнётся: «Да, но тёплое лишь одно».

В городе дождь и вечер не упустил права,
Стало немного легче, стало теплей едва.
Скоро зима настанет, будет расклад иной:
Двое в пустом трамвае едут к себе домой.

Ёжики не целуются —
Им обнимашек хватает,
Нежно касаясь ладошками
В ухо друг другу сопят.
А почему не целуются —
В мире никто не узнает,
Тайны свои сокровенные
Есть у колючих ребят.

Как размножаются ёжики —
Тема избитая, древняя.
Сколько её не касаются —
Вечно выходит конфуз.
Можете спорить на грошики —
Так уж природой затеяно, —
Встроен в колючие яйца
Хитрый ежиный блютуз.

Все академики, бедные,
Темы заветной заложники,
На семинарах волнуются,
Спорят – ну просто беда.
Может когда и разведают,
Как размножаются ёжики,
А почему не целуются —
Нам не узнать никогда…

У меня на тебя зуб,
У тебя на меня – два.
Я немного безмозгл и глуп,
Ну а ты так просто тупа.