Олег Синица - Россыпи

Вечны в мире и зависть, и лесть,
Подлость всякая, бьющая в темя.
Нам ли спорить о том, кто мы есть —
Бог рассудит и время…
2016 г.

…Много ещё на деревьях осенней Москвы,
Красной, жёлтой, и даже зелёной листвы.
Старый таджик во дворе подметает листву,
Будто бы всю подметает и чистит Москву.

Старый таджик – гастарбайтер, и это смущает его
Всю его сущность, живое его естество.
Может, на Родине, может, в самом Душанбе
Старый таджик о такой и не думал судьбе.

Радует то, что в соседнем дворе, на Тверском,
Сын его, добрый Анзур, в положенье таком.
Знают, что дома их ждёт молодая Лайло —
В доме от женщины этой тепло и светло.

Есть ещё внучки – Бахор, Азнурат и Барно.
Старый таджик, он не видел их очень давно…
Тёплые письма он пишет порой на фарси,
Как хорошо ему здесь на великой Руси.

Пишет, что дедушка скоро приедет домой,
Только управится с жёлтой московской листвой.
Он им не пишет,
что много ещё на деревьях Москвы
Красной и жёлтой, и даже зелёной листвы…

***
Всё суета сует, – сказал Эклезиаст.
Да, суета, и кто оспорит это?
Писание стихов – есть суета поэта,
Другой на суету иных искусств горазд.
Скажи, зачем же нам бежать от суеты?
Ведь суетная мне ещё желанней ты!

***
Восход был чуден: розовое с синим
Переплелись и озарили землю.

И было ощущение весны.
Она пришла, как дева молодая —
Обнажена, ни капельки смущенья,
И лишь глаза зелёные смеются,
Как будто говорят: пойдём со мной!
Но это было только ощущенье —
Сентябрь трепал деревья и кусты,
И краски лета тихо угасали.

***
Мой телефон свистит соловьём.
Я ему задал задачу такую.
Если я вдруг о тебе затоскую,
Ты отзовёшься мне в сердце своём.
Ты набери многозначный мой код —
Мой телефон соловьём запоёт!

Будто бы вновь к нам вернётся весна.
Юность шальная, черёмух кипенье.
И соловьёв неумолчное пенье.
Память тобою одною полна.
Ты набери меня в сердце своём —
Сердце моё запоёт соловьём!

***
Тихое счастье – отречься от суетных дней,
Уединиться, уйти от случайных явлений.
Сам я себе господин и слуга, и злодей;
Сам я себе надзиратель и узник сомнений —

В это затерянной, всеми забытой глуши,
Где нет ни единой души, ни комарьего лёта.
Только движение света и сердца работа,
Только дыхание мысли – внимай и пиши.

Жизнь разложив свою на страхи и грехи,
Оглянешься назад, где только горстка пыли…
Когда не станет нас, останутся стихи —
Свидетели того, что мы на свете были…

Останутся слова, как зерна бытия.
Года, как жернова, отшелушат полóву.
И песней зазвучит, быть может, мысль твоя,
И человек труда вновь обратится к слову.

***
Ещё не осень, далеко не осень.
Лишь начинает август свой разбег.
И лес черно- и зеленополосен
Стоит вблизи великих русских рек.

Берёзы и задумчивые ели
Красуются. Хоть век на них гляди.
Лишь кое-где осинки покраснели —
Они всегда чуть-чуть, да впереди.

Так возраст мой подходит понемногу
К незримой той, той роковой черте.
И говорю Творцу я: «Слава Богу,
Что дал мне жить в любви и красоте!».

Есть на горе за рекой,
на косогоре крутом
дом одинокий, пустой,
старый, заброшенный дом.

Гибли деревни вокруг —
кто-то его сохранил,
кто-то отшельником жил,
сколько отпущено сил.

Что же наследник нейдёт
прадеда, деда, отца?
Выбиты створки ворот,
выпали доски крыльца.

Старче, воспрянь в синеве,
врытый по пояс в траве,
не позволяй никому
к сердцу пройти твоему!

По вечерам издали,
глядя лицом на закат,
ты восстаёшь из земли,
пламенем окна горят.

Сторож заросших полей,
витязь родной стороны!
Купы твоих тополей
высятся в небе, вольны.

Там у тебя соловей.
Там у тебя, старина,
белых цветущих ветвей
в мае вскипает волна.

Там, поваливши плетень,
там одичавшие, там
вишня, калина, сирень
тянутся вниз к омутам.

Сгинешь когда-то и ты —
тления не избежать.
Старых смородин кусты
будут то место держать.

Может, и надобно так —
прошлое сбросить навек.
Опустошённый маяк,
косо сечёт тебя снег.

И в непроглядную тьму
мёрзлые ветки впились…
Я не скажу, почему
Мы до сих пор не сдались.

Не земного богатства искати,
Не удачи за гузку имати,
А идёт чудотворец Никола
Души грети, где сиро и голо.
Он идёт, всё бредёт, чудотворец
Меж полей и лесов, и одвориц.
Увидал он поэта Николу,
Тот головушку, ох, свесил долу.
Что ж ты, тёзка, грустишь, молодец наш,
Слов живительных чудо – творец наш.
Тебя даром отметил Отец наш,
И доверил тебе ключ-завет наш.
И вручил тебе чудо творенья —
Дело дивное стихосложенья.
Просиял чудотворец Никола
И наказ дал поэту толковый:
Не тужи, сей глаголом благое,
Покуда душа не зависла в покое!

Коля Сластников, поэт —
вспомним красную рубашку молодости —
выпил немало в день своего юбилея,
и выпили немало в его честь
друзья-поэты.

И как же хорош был этот весенний вечер.
И как же добры мы были в своём полуподвале.
На столе красовались цветы наших первых семинаров,
а в разгорячённом воздухе летали наши первые книжки.

Потом мы открыли настежь окно,
и в него заглянул весёлый ангел.
Это был ангел нашей юности.
Он стал кружиться под потолком
и, спотыкаясь о корявые строчки наших первых стихов,
тоже стал предаваться воспоминаниям.

Мы вспоминали первые наивные стихи,
их неловкие размеры и нескладные рифмы,
частоколы гордых восклицаний и смутные намёки многоточий,
морок и волнение бессонных ночей,
жар тех уже давних лет.

И так был хорош этот весенний вечер,
Что мы смотрели нежно на взволнованного Колю,
и нам казался он одетым не в пиджак примерно-чёрный,
а в рубаху прекрасно-красную.

И вот уже прощаясь, расставаясь,
жалея вдруг меня за что-то и желая утешить,
вдруг сказал мне Коля —
он так сказал – и я все время помню: