Ильдар Гайнанов - Синица за пазухой. Рассказы и новеллы о войне и не только

Это случилось морозным утром зимой 1944 года. Молодой солдат сидел в окопе и вдруг услышал, как что-то упало в снег позади него. Оглянулся – да это же синичка, бедненькая, замёрзла на лету. Взял он её в руки, осмотрел, а она без сил, даже не сопротивляется. Сунул её за пазуху своего полушубка, может, отогреется, оживёт. Через некоторое время на самом деле птица зашевелилась, забеспокоилась. Растопил солдат горсть снега во рту, дал ей попить. Разжевал кусочек сала, дал поесть. Успокоилась синица, поверила, что ничто ей не угрожает, что появился у неё защитник и покровитель, да ещё и тёплый дом в придачу.

Вечером этого дня о синице знал весь взвод, на следующий день – рота, через неделю – полк. Издалека, с далёких траншей приходили люди поглядеть на неё, подивиться и угостить птаху, несли у кого что было – сухари, сало, тушёнку. Не могла маленькая птичка всё это съесть и делилась она с солдатом и его боевыми товарищами, всех угощала. Сначала они кормили её, теперь она их.

Пришёл однажды один узбек и сказал: это не синица, это Аллах сам спустился к нам в теле птицы, чтоб защитить нас и уберечь. И действительно, скоро пошли наши в наступление, и на участке фронта, который занимал полк, где служил молодой солдат, не было таких кровопролитных боёв, как в других местах, отступили немцы, то ли боеприпасы кончились, то ли решили перегруппироваться, фронт выровнять. Бежал по снегу солдат, падал, снова бежал, а синица летала над полем боя, всё время рядом, всё время над ним, как бы говоря, мол, ты не бойся, я с тобой. А когда бой закончился, привычно уселась на его плечо, поела из его рта, что он для неё специально разжевал, да и в норку тёплую нырнула, утомилась, замёрзла.

Так и жили они всю зиму. В караул вместе ходили, ели, пили, спали, воевали. Ходили в атаку, в окопах отстреливались, на танковой броне катались. Птица за это время стала полноправным членом солдатского коллектива, ребята шутили, что на неё теперь тоже паёк положен. Она никого не боялась, давала себя подержать в ладонях, нахально лезла людям в рот в поисках угощения под смех товарищей, иногда отправлялась полетать, размяться, но всегда возвращалась назад.

И вот наступила весна, снег стаял, солнце вовсю отогревало застывшую за зиму землю. Наши постепенно теснили немцев, часто меняли позиции. Как-то раз шли солдаты через лес по тропинке, синица порхала по привычке над ними. Прилетит, сядет солдату на плечо, посидит немного, вспорхнёт и снова летает кругами. С каждым разом круги её становились всё больше и больше, а возвращалась она всё реже и реже. И вот наступил момент, когда она в очередной раз уже не вернулась. Видимо, поняла, что зима кончилась, что впереди лето, вокруг так много интересного, что настала пора им с солдатом расстаться и пойти каждому из них своей дорогой.

Эту историю мне рассказал в Казани сам бывший молодой солдат по имени Михаил Мухин где-то так в 2006 или 2007 году. Он 1925 года рождения, маленького роста, худенький, ходил с палочкой и был к тому времени уже весьма пожилым человеком. Вскоре после этого он слёг и умер.

Эту историю рассказал мне в марте 2001-го года ее активный участник, мой дальний родственник Зиннуров Габдрафик Шафигуллович или в просторечии Габдрафик абый (абый (тат.) – обязательное уважительное обращение к мужчине старше себя). Когда это всё происходило, ему было всего-то 19 лет. Поставьте себя на его место. Много ли из нас таких, кто бы смог всё это преодолеть, не растеряться, не струсить, учитывая столь юный возраст? Но это были другие люди, они выросли в трудное время и с детства приучались принимать решения и преодолевать невзгоды. Он живет в Казани, в обычной многоэтажке с женой, дочерью и правнучкой. Добродушен, гостеприимен, улыбчив, обходителен. Небольшого роста, полноват. Трудно сейчас глядя на него поверить в его военные подвиги, но факты есть факты. Впрочем, у него семья такая, старший брат Набиулла вообще Героя получил, я думал за форсирование Днепра (он со своим взводом захватил плацдарм и удерживал его целый день), но Габдрафик абый сказал, что потом уже, за бои в предместьях Киева. Он то ли с крыши дома, то ли с колокольни из пулемёта держал под обстрелом немецкие позиции весь день, а когда ослабленные немцы отступили под напором нашей пехоты, то в том месте были обнаружены около 270 трупов немецких солдат и офицеров. Только умер брат давно, ещё в 56-м, молодым. Я его видел только на фотографиях. В детстве цыганка по руке ему нагадала яркую, но короткую жизнь, а Габдрафику абы предрекла долгую. До 86 лет. И ведь не соврала! «Я как заговорённый был, – сказал он. – Бежим вперёд в атаку, ребята падают слева и справа, а мне хоть бы что!»

Он вообще-то сам ничего не рассказывал о войне, но на вопросы отвечал не тая. За несколько посещений он мне поведал о ряде историй и эпизодов, которые я хотел бы здесь оставить. Для простоты свёл в один рассказ.

Мы сидим за столом, в рюмках водка, на столе нехитрая закуска. Просто, но от души.

– Габдрафик абый, мне говорили, ты на войне был разведчиком и побывал в плену у немцев, но с честью вырвался. Расскажи, как это было.

– Я не сразу стал им. На фронте с 1943-го, с осени, сперва был в пехоте, потом ранен, госпиталь. Вернулся, определили в разведку. Дело было в Восточной Пруссии в марте 45-го. Нам поставили задачу взять языка. Накануне ночью сапёры разминировали проход на нейтральной полосе, ночью после полуночи мы поползли к немецким окопам. Нас было трое в группе захвата и группа прикрытия – их задача в случае неудачи ворваться в немецкие окопы и отбить нас, чтоб к немцам не попали. В группе захвата старшим был мужчина лет 40-ка, мы его "дядя Ваня" звали, я, и ещё один, я его плохо помню. Мы преодолели нейтральную полосу и затаились невдалеке от немецких траншей. Лежали долго, замёрзли, хоть и Германия, а лужи ночью льдом покрывались, и не встанешь ведь в полный рост, не попрыгаешь, не поприсядаешь!

Где-то в час-полвторого послышался храп из пулемётного гнезда, мы решили, что пора и двинулись вперёд. Война для всех одинакова, что для нас, что для немцев. Учишься просыпаться мгновенно от любого шума. И наш немец-пулемётчик, здоровенный такой амбал, сразу проснулся, только мы к нему подобрались, и стал кричать. Мы на него набросились, пытались скрутить, а он одного отшвырнул, другого отопнул, упирается, словом. Время упущено, со всех сторон стали солдаты сбегаться, схватили нас, стали бить. А наши-то, что в прикрытии, видать, струсили, не вмешались. Я видел, как дядю Ваню окровавленного проволокли мимо меня, третьего живым больше не видел, самого меня скрутили и потащили в штаб. Так я из охотника за языками сам в языка превратился.