Анатолий Гуртовой - Свистопляска. Il giardino della pancia

Во мне бывают всплески тайных сил
И исполняют всё, что ты просил.
И только лишь подняв к небу ладонь,
Я разжигаю бешеный огонь.

В руке моей есть сила сотни рук.
Она ловка, как в тропиках паук,
Она нежна, как лебединый плач.
Она верна, как топору палач.

Своё безумье я боюсь будить.
Оно так любит в грязь меня водить.
А грязь так долго, тяжко отмывать.
Пусть, коль не спит, привыкнет хоть молчать.

Запах масляной краски
В гортани и на коже,
Как след грубой ласки,
Делает тебя моложе.

Недосмытые пятна на лицах.
Окно запотело.
Так тихо.
Только глухой голос чугунной мастерской,
И бездомных собак реплики,
И звук шариковой ручки.
Металл царапает листок.

Запах масляной краски
В гортани и в волосах.
Недосмытые пятна на пальцах
Ждут продолжения…
Детской игры в удовольствие и бессмыслицу.
Нелогичность, рефлекторность, бессознательную моторику
Вымазанных пальцев
И невероятность, непредсказуемость конечного результата.
Будем честны: он на втором плане, а на первый вышли,
Ухватив друг друга жирными, измазанными ладонями,
Глаза, обоняние, обаяние,
Беспросветно-весёлая мелодия подсознания и…
…и детское любопытство,
и детский азарт, что ли.
Азарт, с которым мы играем каждый день.

Гордая осанка
Жгучий взгляд
Гордый вид
Я тебя обожаю

Раса мудаков и придурков
Шагает по ковру из окурков.
Шузы маршируют, не попадая в такт,
Из «Контакта» в ютуб, из фейсбука в «Контакт».
А у тебя есть футболка от Симачёва?
Все о нём говорят, эт, наверное, клёво…
А у тебя есть друг или подруга?
А у тебя есть хоть что-то в этом мире, кроме жажды быстрых и дешёвых удовольствий,
Кроме самоненависти и самодовольства?
У меня – нет.

Я – раба своих иллюзий,
Жертва розовых очков.
Окровавлены все ноги
От хрустальных башмачков.

В сладком сне давно забывшись,
Не могу прийти в сознанье.
Только разума лишившись,
Подползти мне к осознанью.

Гитара или микрофон?
Заявка в этот марафон
Уже давненько принята,
И форы ты не жди.

Монако или Гондурас?
К чему такой безвкусный фарс?
Палитра чисто вымыта.
В руке – кисть, так твори!

Где? Киев или Прага?
Есть ручка и бумага?
Есть краски, холст, гитара.
Мне семнадцать лет.

Свобода или пустота?
Беспечность или слепота?
И что такое красота
Здесь, где всё пёстро так?

Куда ведёт маршевый шаг?
И кто живёт в тех камышах?
Откуда звон в моих ушах
И в голове – бардак?

Свобода или неизвестность?
Где в безграничности прилежность,
В сентиментальности – помпезность,
В невероятности – свой шик.

Мозги ведут меня к безумью,
Как тонкий месяц к новолунью.
Абсурд и пафос, остроумье.
Найти бы вновь свой прежний лик.

Я не зможу осягнути
Увесь цвіт життя за раз.
Це теж саме, що вдягнути
На прийом мішок прикрас.

Я не зможу проковтнути
Із своїм чуже повітря.
Щоб прекрасне краще чути
Слід пройти крізь (чи оминути, краще оминути ж) бруд і сміття.

Я ела всё меньше и меньше,
Всё меньше хотела уснуть.
Я прятала лоб свой в коленях
И вовсе не прятала грудь.

Одна. На полу. В коридоре.
В руке – стакан с водой из-под крана.
Там, далеко – Чёрное море,
Там брат мой, папа и мама.

Здесь пахнет так странно – кровью
И необузданной степью.
На кухне – цветы, я собрала их в поле.
И ветки в окне – как плети.

Когда мне дарят улыбку,
Я дарю свою взамен.
Эта белая калитка
Норовит запереть в плен.

Когда мне даруют взгляды,
Когда их я понимаю,
Это для меня – услада.
Или злюсь я, или таю.

Душа дышит сплином,
Душа дышит роком.
Обняв тихо спину, спустился на попу.

Обняв мои бёдра,
Целуешь так нежно
Мою спину, губы
И шепчешь небрежно:

«Страсть вон из груди
Рвётся в небо,
Рвётся, рвётся, рвётся ввысь!»

В пасть ты плюй разлуке,
Возьми меня на руки,
Распахни крылья и от почвы оторвись!

Вселенское величие громадных скал,
Что с лёгким безразличием здесь держат небеса,
С безмолвным красноречием твердит: «Как всё же мал
Здесь человек, когда вокруг лишь камень и леса!»

Чуть затаив дыхание, вцепившись в чью-то руку,
С повышенным вниманием ступать из шага в шаг.
Поддавшись обаянию отвесных скал, как другу,
Обняв, шепчу тебе секрет, великий Карадаг!

А мы идём по улице, и пятки наши рвутся,
А мы идём по улице, и смертные проснутся
От звона каблуков о твердь асфальта и костей.
А мы идём по улице, и пятки наши рвутся,
А мы идём по улице, и смертные проснутся
От тяжести оков, от лязга бьющихся цепей
О землю, о землю, о землю грешную мою.

Март – это открытое ночью окно,
Голоса бездомных собак и кошачьи романсы.
Глухой шелест чугунного цеха через три двора,
Безжизненность старых самолётов.
Нестихающий шёпот железной дороги.
Звук настенных часов из соседней комнаты.
Стальной шарик авторучки царапает бумагу,
А соседи сверху снова сидят шумной компанией на балконе.

Иди, я тебя отпускаю! Будь счастлива и улыбайся!
Успеха, любви и удачи! Иди и не возвращайся!
Твои волосы – жидкий уголь, а глаза – приглашение в вечность.
Я люблю, когда ты грубый и когда ты – сама беспечность.

Мне так радостно с тобой прощаться: ты бы был неважным другом.
И возможности исправляться я не дам тебе. Вяжи туго.
Ты для меня – обуза, не дающая раскрыть крылья.
Ты не веришь в мои грёзы – как же делать мне их былью?

Мне нечего тебе дать, и я уже всё сказала.
Спасибо, ты был весёлым.
Прошу зрителей покинуть помещение зала.

Я не могу удержаться от слёз
Радости и умиления,
Когда слушаю то, что ты любишь, ведь я
Слушаю то же самое.
Я тебя ненавижу, но временами
Восторги и восхищение
Ты во мне пробуждаешь в те моменты, когда
Кажется, это главное.