Марина Макова - Галактика души

Как бесконечно много в мире света,
Иллюминатор 1 1 Иллюмина́тор – специалист по устройству иллюминаций. , это позабыв,
Зажёг все звёзды плюс огни, планета
В час Новогодья движется в отрыв.
Она так верит чудесам и сказкам,
Где в мудрых елях год закончит срок.
А мир уже давно на грани встряски,
И очень важно всё ж, что с нами Бог!
И ангелы, свои почистив перья,
Пытаются нас в чём-то вразумить.
О стену расшибается доверье,
О ту, что сплошь из боли и обид.
Но где-то в подсознанье, в дебрях детства
Живёт всё так же тайная мечта
С желаньями смешными по соседству,
Похожая на черного кота,
Того, что в песне связан с невезеньем,
Но всё ж должно когда-то повезти…
И в улицах колючее смятенье
Сквозь взрывы фейерверков к нам летит.
Вот так, под крики, грохот и рулады
Вступаем мы в идущий Новый Год,
И нам с тобой до боли верить надо,
Что в этот год, конечно, повезёт!

По краешку утра бредёт тишина,
Шуршит шёпотками сомнений.
Шевелятся шорохи лунного сна,
Крошатся в настроение.

А знаешь, нестрашно что-то терять.
Вообще ничего не страшно,
Даже когда на тебе печать,
И вместо души – загашник,
Впитавший событий безудержный груз,
И никуда не деться
От всех этих стычек, входящих во вкус
Целиться прямо в сердце.

В спазмах сжимаются кулаки
От боли и от обиды,
От соли из глаз, от голодной тоски…
И парусов не видно.

Однажды тяжелые небеса
Тучами сдавят плечи,
Крыльями влёт развернёт паруса
Над краешком утра Вечность.

Я жонглирую жизнью: то всплеск, то бросок,
То падение с крыши и кувырок,
Чтоб коснуться поверхности жёсткой земли
Мои тело с душой до конца не могли.
И таких перепадов довольно, но все ж
С моей правдой всегда уживается ложь,
Так срослись меж собой, что нельзя разделить.
Разрастается в сердце тревожная стыть.
Я жонглирую жизнью на волоске,
Фатум весь истончился, как жилка в руке.
Время мчит сквозь меня, перепутав века,
И болеют давно надо мной облака.

Я кричу в Пустоту!
В Пустоте только вольное Эхо,
И Пустыня знобящим туманом глотает слова!
Паутинное сальто, впадая в глухую прореху,
Цедит буквы и звуки, касаясь их кожи едва.
Ты не слышишь меня, ты гуляешь всё так же по краю.
Ну а там, на краю, суматошность обид и беды,
Незнакомые встречные просто с Земли пропадают,
Тают в скомканной вечности, не оставляя следы.
Каждый день телефон накаляется от напряженья,
Ты смеешься в ответ, говоришь: «Все болезни – в словах!»
И не видишь того, как без промаха, на пораженье
Целит прямо мне в сердце насквозь пробивающий страх.

Струи речек, путей и дорог
Жизнь смотает в прозрачный клубок.
За конец ухвативши тропу,
Ловко спицами свяжет судьбу.
И наставит в сплетении строк
Перекрёстки удач и тревог.
Пристегнёт переулки обид,
Чьи-то рожи, ухмылки и стыд.
И поступки, неясные мне,
Пропечатает в будущем дне.

Я помню, как было
В начале,
Когда за спиной вырастали,
Белея,
Два сильных крыла.
И кажется,
Экая малость,
Но что-то с душою
Случалось,
Летела она,
А не шла!
Внизу оставались
Ветры,
Стирались в песок
Километры,
И птицы
Срывались с крыш.
Мелькали событья
И встречи,
И ты говорил,
Безупречен,
С досадой:
«Куда ты летишь?»

Это имя моё как солёные волны взошло.
На песке проступали тревожные женские лики,
Что носили его, возрождая добро или зло…
Их летящие души – застывшая тайнопись книги.
Много грешниц средь них, непокорных и гордых рабынь,
И святых, чьи иконы висят в белокаменных храмах.
Это римское имя впитало искристую синь
И солёную горечь горячих гаремов ислама.
Дамы царских кровей, поэтессы с великой судьбой,
И колдуньи-славянки владели неистовой силой,
Что в народе давно величается просто «любовь»…
А любовь эта души и судьбы под корень косила.
Это имя моё – распустившийся тайно цветок,
Он, как светоч, горя, быть звездой путеводной намечен.
Что даёт мне оно? Нескончаемый звёздный поток,
Что летит сквозь меня, открывая за окнами Вечность.

Я уязвима, пусть.
Это, наверно, грех,
Может, в отчаянье спуск,
Может, демарш наверх.
Пусть из ошибок судьба
Прячет в ущербность стыд,
Больно души резьба
На виражах кровит.

Там, где белый призрак равнодушья
Наискось судьбу мою прошёл,
Захлестнув её петлёй удушья,
Выбелило напрочь жизни ствол.
Слов и лиц в пробелах не заметишь…
Пустота… В забвении они.
Лишь печали непомеркший фетиш
В снах рисует канувшие дни.

Я ненавижу серый цвет.
Холодная скупая морось…
И стынет города скелет
В ветрах, вопящих в полный голос,
В машинах, в скрежете колёс,
В испуге сереньких прохожих…
Плывут зрачки, глаза без слёз,
Все лица на одно похожи.
Деревья серою листвой
Впитали рухнувшее небо.
А над землёй, а над душой
Царует серость зло и слепо.
Она вбирает губкой жадной
Все крики радуги, спеша…
И серой краскою площадной
Исполосована душа.

Помню детство, помню крыши…
Странный мрак на чердаке.
А на крыше звёзды ниже
И стекают по руке.
Может, это и не звёзды,
Просто капельки дождя…
Под луной сидеть так поздно
Было нам с тобой нельзя.

Я иду по канату над болью и злом.
Я иду, торможу, где он связан узлом.
Я иду над желаньями жалких страстей,
Над холодными бритвами ваших речей,
Над землёй, там уступы стекают в провал,
Над болотами душ, где насмешек оскал.
Я иду на виду, а канат ходуном,
Ошибусь – упаду в безымянный пролом.
И заплакать нельзя: не увижу пути,
А канат весь протёрт, истончён впереди…
Есть надежда – когда жизнь канат оборвёт,
То мгновенный, но мне всё ж подарит полёт.

Откуда-то из детства – шумный двор
И скомканные синие сугробы,
И снега скрип волнующе особый,
И небо занавесивший забор.
Щемящий запах солнца и зимы,
Смолистых дров и воробьиных трелей…
Потом мы как-то быстро повзрослели
И выросли из этой кутерьмы.