Роман Бизюков - Зерна

Я видел вчерашний день:
он двигался к западу,
И кто-то плевался во след,
а кто-то кричал.
А день тихо шёл и из виду исчез
ровно за полночь,
И больше его никто
и нигде не встречал.

Помани меня небом,
Урони меня в звёзды…
Я уйду Млечным следом,
Если будет не поздно.
Твоё имя искрится
Ярче вешнего Солнца.
Разреши мне напиться
Из святого колодца.

Развяжи мои крылья —
Я вспорхну вольной птицей
Над полуденной пылью,
Чтоб потом возвратиться;
Чтоб кормиться с ладоней
Щедрых рук человечьих
И уйти от погони,
Оттолкнувшись от плеч их.

Позови меня в осень,
Где туман и прохлада,
Где душа не попросит,
Чего ей не надо,
Где с колосьев на склоны
Осыпается семя,
Где на крики вороны
Отзывается время.

Где колдует природа,
Грязь мешая с листвою,
И где слёзы восхода
Выпадают росою,
Где травой, словно пледом,
Землю кутают грозы,
Помани меня небом…,
Урони меня в звёзды…

Все мертвы:
И те, с кем «на ты»,
и те, с кем «на вы», —
Из темноты
Выползают мечты
на яркий свет одноокой звезды
Из головы,
Гниющей, как рыба,
под действием факторов
внешней среды.

Мы не рабы —
Мы миражи всех «если бы»…
Кто слышит мольбы,
Кто слышит молву,
кто чувствует помимо
выстрелов
запах стрельбы,
Где столбы —
Как часовые у самой границы
каким-то пророком
открытой судьбы.

Растаяли льды,
Испачкав сады следами воды.
Готовьте плоты,
Готовьте ковчеги, корзины,
копья, мечи и щиты!
«Иду на Вы», —
Сказала весна,
и скоро на чьих-то могилах
восстанут цветы,

И будут плоды.
Обязательно будут плоды!
И будут горды
Все, кто проснулся,
кто разменял свою лень
на благие труды,
Лучами звезды,
Будто мессии, босыми прошли
по водам чёрной руды.

Не ждал, не гадал,
А вышло так:
На белом писал
Быльё дурак;
На чистом писал,
Да вышел вертеп.
Не ждал, не гадал,
Всё стёр и ослеп.

Пошёл наугад
От тесных пут,
Да шёл невпопад —
Угодил в хомут.
Хотел закричать,
Открыл уста —
Смог только заржать:
Мешала узда.

Задумал удрать
В другое село,
Задумал сорвать
С хребтины седло,
Хотелось успеть
Пока облака,
Но щёлкнула плеть,
И шпоры – в бока.

Не ждал, не гадал,
Не звал, не просил,
Не шёл, не скакал,
А пал без сил.
Без думы, без крыл,
Не чёрен, не бел
Глаза закрыл —
Прозрел…

Из пальца высасывать кровь откровений,
Марая бумагу плевками сознанья,
Увидеть себя за чертой мирозданья,
Как сотни предшествовавших поколений,

Понять, где конец и начало дороги,
Что собрала всё и вся воедино
(Начало, которое неотвратимо,
Конец не определённый в итоге),

Во всяком суметь разглядеть искру Божью,
Талант или что-то, что очень похоже,
Почувствовать душу под грубою кожей
В движении к небу по бездорожью,

Отведать воды из первоистока,
Увидеть того, кто застыл в отраженьи,
Пройти через муки преображенья,
Кровь откровений, пуская по строкам.

ОНИ наследники меча и орала,
Хотя считают себя пастухами.
ОНИ плюют в чужие забрала,
Плевки свои называя стихами.

В обрядах ИХ тьма сменяется светом,
ИХ танцы – ветер: то стихнет, то дунет.
В рядах ИХ становится авторитетом, —
Кто выше всех прыгнет и дальше плюнет.

ИХ имена – украшенье столицы:
Голубая кровь, золотые перстни.
ИХ музы, как это ни странно, – блудницы;
Жрецы ИХ поют нехитрые песни.

Бомонд в восторге от липкой массы,
Летящей из уст ИХ на сальные лица.
Аншлаги, овации, встречи у кассы —
Нетрудно начать, трудней остановиться.

Искусство сие уходит корнями
В глубокую седоволосую древность,
В веках хранимо своими сынами,
Без изменений вошло в современность.

Вошло так, как будто его здесь и ждали:
Поклонников толпы, идущие смело;
Учреждены ордена и медали
«За правую веру в мокрое дело».

И я б согласился унять своё буйство,
Принять всё как есть, проявить уваженье,
Если бы каждый обряд стихоплюйства
Не был похож на акт испражнения.

Погиб поэт. Погиб на месте.
Его любили, как могли,
А он погиб: забыв о чести,
Продался, сука, за рубли.

И кто с ним в очереди вместе
Стоял за званием поэт
В своём злорадном манифесте
Кричат: поэта больше нет!

Ели – ели душу в теле,
Ели долгие недели,
Будто не душа, а туша.
Ела Ксюша и Катюша,
И соседи по палатам
Душу ели с острым матом,
И главврач с его медбратом,
И Наполеон с Мюратом.
И другие там стояли:
Те не ели – что-то ждали,
В чём-то чем-то ковыряли,
А по мне – так лучше б жрали
Все из одного корыта:
Свита и её элита,
Будто там под толстым слоем
У души внутри помои.
И, покуда не остыло,
Чавкали свиные рыла,
Брызгая на равнодушных,
Невесёлых, мрачных, скучных.
Нет, питаться б комбикормом
По стандартам или нормам,
А они – не сном, не духом,
Но душой набили брюхо, —
Душегубы, живодёры.
Их на вилы б без разбора!
Только мы ведь не такие…
Мы не злые, мы другие…

Заглянув вглубь себя, я увидел такое,
От чего задрожали уста:
Всё неслось хаотично, не зная покоя, —
Надо всем этим лишь темнота.

Я как будто в горячке пытался наружу
Без остатка прогнать её прочь,
Но, глаза приоткрыв, вдруг с тоской обнаружил
Вокруг непроглядную ночь…

Баба со шваброй, баба с веслом,
Баба с указкой, баба с кайлом,
Баба с винтовкой, баба с метлой,
Баба со скалкой, баба с косой.

Баба на кухне, баба в цеху;
Баба в фуфайке, баба в меху
Баба на суше, баба в воде,
В космосе – баба, баба везде!

Снежная баба, баба-Яга.
Нежная баба, баба строга.
Баба на сцене и на стреле,
И у корыта, и на столе.

Бритая баба и в парике.
В строительной каске и баба в платке.
Баба сегодня, баба вчера,
Баба – вовеки!!! Бабе УРА!!!

Шёл резиновый автобус
в одну тихую обитель;
В нём сиденья из резины
и резиновый водитель.
Шёл автобус по маршруту,
пассажиров набирая,
В двух шагах ходьбы от АДА,
в двух часах езды от РАЯ.