Александр Волог - ДАР. Поэтическая фантастика

Стою.
Не двинуться.
Не избежать.
Стою, где сотворением поставлен.
Ложится, недоверием дрожа,
От воли ветра утыкаясь в камень
Моих плечей.
Укройся. Всё равно.
Пушинкой более, пушинкой меньше.
Велик ли груз – летучее зерно?
Коптилка жизни, не велик подсвешник?
Засохнет, думал.
Нет, забилось в щель,
Где с вёсен притаилась капля влаги.
Растроганно набухло.
Вдруг – зачем? —
Проклюнулось. Полезло к свету – глазом
взглянуть:
как там?
Зачахнет, пищи нет.
Скала сплошная, монолит зовётся.
Однакоже буравится во мне
И корешком тонюсеньким скребётся.
Смешно! Ну, можно чуть подуступить,
Из минералов даже воду выжать.
Давай уж, коль взялось, так и расти!
Конечно, я не почва.
Трудно выжить.

Вздремнул немного, тридцать – сорок лет?
И не скажу – считать такую мелочь!
Мир – тот же. Тот же климат. Звёздный свет.
Всё тот же час на циферблате —
вечность.
Но что там заворочалось сейчас,
Внутри меня, всё в недра забираясь?
Никак она? Ну, да – моя сосна.
Однако ж вымахала ты, родная!
Добро бы, если б лезла в высоту —
Такая уж у вас, дерев, планета —
царапай небо, рви ошмётки туч
колючепёрыми крылами веток!
Но эти корни в глубине меня…
У той,
что только капельку просила,
Когда была не дерево – фигня,
Какая разрушительная сила!
Взялась! Сжимает, лезет, и крошит,
И клинья трещин загоняет в тело…
Послушай, ты!
Ведь я же монолит!
Ты понимаешь хоть, что ты наделала?

Не понимает…
Медлен мой язык.
Секунды слов моих – десятилетья
Её работы – суеты живых…
Уже в расщелинах гуляет ветер.
Уже вода протачивает путь
В глубокие дырявые глазницы.
Песок летучий выщербил мне грудь,
Во впадинах плечей гнездятся птицы.
Я трескаюсь от солнечных лучей,
И замерзанье льда крушит мне рёбра.
В кавернах недр,
в провальной черноте
Гниенье глины началось недобро.
Ну, что ж!
Готовьте на поминки снедь.
Как мохом обрастаю я кручиной.
И горько мне, и неохота мне
Сказать,
что ты тому первопричина.
О, дерево, взлетающее ввысь!
Не попрекай меня, что слишком сух я.
Расти.
Безумствуй в небе.
Берегись!
Твоя опора
очень скоро
рухнет.

В русле житейской прозы
Мудро плывёт латынь —
Спиленные берёзы,
Связанные в плоты.

Варварского железа
Натиск неоспорим.
Телом своим полезен,
Пал белоствольный Рим.

Был веселее марша
Бензопилы мотив.
Пали берёзы в марте,
Почек не распустив.

В памяти их паденье,
Пытки стальной скобой,
Тысяча вёрст теченья,
И – смиренье с судьбой.

Реки в разводах нефти,
Чайки крикливый стих,
Бури пенные плети
Стали уделом их.

Но, сохранённый летом,
Жил всемогущий сок.
Каждый обрубок веток
Выпустил свой листок.

Люди, дивясь, глядели:
Зеленью облиты,
Плыли и молодели
Радостные плоты.

Кратким случайным счастьем
Жили тела берёз…
Будет за ливнем частым
Очень спокойный плёс.

Примет осени устье
Замершие тела,
Взвоет над ними грустно
Циркульная пила.

Ибо чужды и лишни,
Там где железа речь,
Тонкие души листьев,
Древний язык дерев.

У рыб иной обмен веществ, и Брем нам говорит,
Что, мол, отсутствует у них понятие «болит»,
Мол, кровь холодная у них, и нервных нет систем.
Зачем тогда о рыбах стих? Но рыбой не был Брем.
Вам ихтиолог никакой не сможет рассказать,
Что видит окунь под водой в огромные глаза,
Что знает щука перед тем, как на ерша напасть,
Что чувствует, к примеру, ёрш, попавши щуке в пасть.
Лишь тот, кто лично побывал в ребристых чешуях,
Об этом точно б вам сказал… Так вот, о голавлях.

Аксаков пишет – он, де, вот,
жилец прохладных чистых вод,
не одобряет лишний шум,
имеет странный рыбий ум
и осторожный зоркий взгляд,
большеголов и брусковат,
с чёрнокаёмчатым хвостом…
Я, впрочем, малость не о том.

В характере у голавля такая есть черта —
весьма не любит он крючка. Для рыбаков – беда!
На воду тень ли упадёт, шаги ль на берегу —
лови хоть целый день его, он даже ни гу-гу.
Лишь там, где не видать людей, вдали от их снастей,
Порой взметнётся над водой серебряная тень.
Удар хвоста, и звонкий плеск, и сильные круги —
и снова тишина и блеск подсолнечной реки.

4.

Ещё и солнце не взошло,
И под водой темно.
Ещё синё и тяжело
Уступчатое дно.
Но плеск и запах в глубине
Нарушили покой
И шевеление во сне
Бессонных плавников.
В природе голод, как и встарь,
По-прежнему всесильный царь.
Какой заманчивый червяк!
Нет, что-то здесь не так!
Обходит раз, обходит два,
Дуреет рыбья голова…
Ну, брать – так брать!
Бросок, и вот – одним глотком
Берёт взаглот,
Гнушаясь ожидать подвох,
Презрев своё чутьё…
Удар! – и в горло глубоко
Вонзилось остриё…
Так значит, глуп? Иль не видал
Ни леску, ни крючок?
Ну, что ж, и люди иногда
Доверчивы как он.
Идут и люди на крючки,
Как мотыльки на свет.
Так, значит, просто дураки?
А может быть, и нет…
Но что же там, над синим дном,
Под зеркалом немым?
А он – рывком, и кувырком,
А жилка – аж звенит!
Он вверх, и вниз, и вкось, и вбок,
В спасенье тин и трав,
В убежище коряг – рывок!
И, леску оборвав…

Плывёт, глотая воду ртом.
Из жабер кровь струится.
Железо в горле. Рыбий стон
Кому слыхать случится?

Кто скажет – больно или нет?
Ведь он молчит, чудак.
Ну что, вы спросите – помрёт?
Возможно, что и так.

А может, выживет – и тем
себе обязан сам —
но с недоверием ко всем
приманкам и крючкам.

Он молчалив. Он даже нем.
А если бы и мог,
легко ли поделиться с кем,
как ты глотал крючок,
не понимая, что и как,
рвался, к обману зол,
и на дозволенных кругах
по чуждой воле шёл,
как рвал невидимую нить —
мучение своё,
что в жабрах до сих пор сидит
стальное остриё?
И каждый вздох… но что о том?
Должно понятно быть.
И люди же, в конце концов,
произошли от рыб.

Меня послали. Я пошёл.
Чёрт вышел. Он был очень зол.
Имел слегка помятый вид,
Был основательно небрит.

– Послали? – буркнул он. – Ага.
– Ну, посиди-ка тут пока.
Вас нынче, прям, невпроворот.
И шлют, и шлют, кому припрёт.
И прут, и прут, кому не лень.
И так, подумай, целый день!
Сошёл с ума весь белый свет!
Как будто бы инстанций нет!
Взгляни в приёмную – кишат!
И каждый прав, и каждый свят,
У всех свой гонор, лес обид,
И каждый лично норовит,
И с каждым нужно… Тьфу на вас!
Чуть не ругнулся вот сейчас!…
А у меня – свои дела!
А у меня – жена была!
Ты что смеёшься? Ей же, ей —
Её не видел я семь дней!
Тот, наверху-то не такой,
Он выходной на день седьмой!
И чертенятам нужен глаз —
Им нынче ведьма – не указ!
И к чёрту – план, и к чёрту – вал,
Когда идёт такой аврал!
Я, по душе специалист,
Сижу здесь как бю-ро-кра-тист!
Такие выпадают дни…
Ну, если что, ты извини.
Вот, выскочил перекурить,
Да по душам поговорить…