Александр Волог - Эта долгая война

Баллада о Резервном фронте
Как это было
Волоколамское шоссе
Рождённому в 41-м
Рассказ о ночных гостях
Рассказ о невыполненном приказе
Пехота
Морозовская больница
Летом сорок второго
Полководцы
Фронт безоружных
Чудо Георгия о змие
Победа
Моряк
Осколок
Эта долгая война…
Комбат
№9201
Дети войны

СКАЗКА ПРО СОЛДАТСКИЙ РАЙ

РАПОРТ ВСЕМ. Фронтовые записки

СВЯЗЬ. Поэма

Приказ невесел – снова отступаем.
Кому-то надо прикрывать отход.
Что тут – верняк, мы сами это знаем.
Но – добровольцы – два шага вперёд!

Само собой, шагнули все ребята.
Решай, комбат – и вся тут недолга!
Но был один – стоял в строю девятым —
Который не осилил два шага.

И он один на той черте остался
И молча нам в затылки не глядел.
А батальон «на третий» рассчитался,
С заминкой на девятом – было дело.

Комбат был свой, не говорил спасибо,
Но объяснил, где будет ждать всю ночь.
И мы собрались умереть красиво
Не раньше, чем к семнадцати ноль-ноль.

Кто уходил, отдали нам гранаты —
Пусть танки нам заплатят за кишки!
А тот, который был в строю девятым,
Грузил с каптёром наши вещмешки.

Мы понимали всё – что он контужен,
Что пять детей, и в окруженьи был,
Что воевал он никого не хуже —
Имеет право не пытать судьбы.

Но только стало на душе тяжельше,
Когда, уже под выстрелами, к нам
Приполз в окоп – не он, а рыжий фельдшер,
Известный всем по прозвищу «Мадам».

Я помню, как он бинтовал мне ногу,
Как на локтях я выползал к своим…
А в батальон вернулось нас немного,
И фельдшера не видели живым.

Скажу про все пять тысяч вёрст с боями —
Один такой был случай за войну.
Но до конца войны я всё боялся,
Что вдруг со всеми вместе не шагну.

Мы знали, что стоим не для парада.
Все ждали – вот взорвётся горизонт.
Но мы слыхали – есть в тылу засада —
Его высочество Резервный фронт.

Уж там-то всё: и танки, и снаряды,
И свежие полки лишь часа ждут.
И в нас таилась мстительная радость —
Пусть только те попробуют, пойдут.

И те пошли – как вскрыли жерло домны!
Замолотил по нам чужой кузнец.
Бой был недолгим, как паденье бомбы —
Крупнее, громче, ниже, взрыв! Конец.

Уже давно заткнули нас в «бутылке»,
И «Юнкерсы» устроили нам «зонт»,
Но ждали наши бритые затылки —
Вот-вот сейчас придёт Резервный фронт.

Но он не шёл. И кончились патроны.
И стала тесной Русская земля.
И батя был убит. А похоронных
Уже давно никто не отправлял.

И мы прорвались штыковою ночью.
Мы шли лесами и задами сёл,
И молча понимали, между прочим, —
Резервный фронт навстречу нам не шёл.

И мы дошли. Безлюдные окопы.
Ни кухоньки, ни пушек и ни войск.
Сидел на кочке, мордою к Европе,
Обстрелянный и наглый, сытый волк.

Пришёл пешком небритый подполковник.
Отдал табак. Гранаты обещал.
Насчёт харчей сказал, что будет помнить.
А про Резервный фронт он промолчал.

С усталости и курева сомлевши,
Сидели мы, не находя слова,
Пока один – он оказался здешний —
Не ткнул рукой: «Можайск. А там – Москва».

Другой сказал: «Займуся пулемётом.
Давно бы надо произвесть ремонт».
И в заключенье высказался кто-то,
Что, видно, мы и есть Резервный фронт…

Водитель, здесь притормози.
Побереги пока бензин.
Минуту помолчим-ка все:
Волоколамское шоссе.

Всегда ноябрь дежурит здесь.
Устал и зол угрюмый лес.
Кюветы в глине и снегу.
Чужих моторов хмурый гул.

…Здесь замедляют шаг всегда
Все проходящие года.
Здесь дремлют в памяти живых
Противотанковые рвы;
Здесь про запас хранит земля
Ежи и минные поля;
И вызывающе глубок
Никем не занятый окоп;
И запасные диски ждут,
Когда бойцы сюда придут;
И выложен последний ряд
Противотанковых гранат.

Они положены для нас,
И здесь нам встать в тревожный час,
В окопе этом, в полосе
Волоколамского шоссе.

…Прикинем, где кому стоять,
В какие секторы стрелять.
Минуту помолчим-ка все:
Волоколамское шоссе

Над станцией Мга – пурга.
В снегу – блиндажи врага.
Сорок тяжёлый год.
Наступает Волховский фронт.

Без выбора, всех подряд,
Срубает свинцовый град.
Но там, за кольцом блокад,
Держится Ленинград.

А значит, приказ – Вперёд! —
У каждого в душу бьёт.
И фронт, скрежеща, ползёт,
Кусая кровавый лёд.

– Той ночью – сказала мать —
Тебя мне пришлось рожать…

Ничейный окоп. Снега
Сожжённого пункта Мга…

На клочья пургу кромсал
Трассирующий металл,
Но фронт поднялся и встал
На бруствера пьедестал.

Он, вроде, был невысок,
Со шрамом наискосок,
Нахмуренный, как война,
Шинель немного длинна.

Пожалуй, больше и нет
Его особых примет.
Был он самим собой.
А значит, им был – любой.

А сыну – тебе – одно
На память о нём дано:
Он шинель набросил на мать —
И дальше пошёл воевать…

К полудню село опустело.
Подались, куда кто мог.
Болтался в порывах метели
незамкнутый кем-то замок.

Пороша следы заметала.
И только на самом краю
два деда-соседа остались
возле своих развалюх.

Решили: Мы-то пожили,
чего уж беречь себя?
А тут всё же избы, пожитки…
Спровадили баб и ребят.

Смеркалось тревожно и рано.
В стрельбе заходился лес.
И Фёдор сказал Степану:
– Зайди… Вдвоём веселей.

Зашли. Заперлись, А жутко.
Стемнело. Сидят, молчат.
Коптилка. Две самокрутки.
Горло дерёт самосад.