Александр Волог - ДАР. Поэтическая фантастика

– Послушай – говорю ему —
Ведь я же не по своему…
Ты здесь, я вижу, как в аду.
Так, может, лучше я пойду?
И как-нибудь зайду потом?
Чёрт подобрел, крутнул хвостом,
– За то спасибо, удружил,
Мне очередь подразгрузил!
Сознательные тоже есть.
Я к ним всегда… Сочту за честь!
Ну, если очень уж припрёт,
Ты приходи с других ворот.
Там спросишь, где мой кабинет,
Без очереди – дуй ко мне!
Чайку сварганим, посидим,
Да об душе поговорим…
– Спасибо – говорю ему —
Не задохнися там, в дыму!
– Вот накадили, спасу нет!…
И он вернулся в кабинет.

А я пошёл отнюдь и вспять,
И шедших к чёрту стал считать.
И насчитал сто сорок семь.
А после сбился я совсем.

1.
Кормёжка в срок, и дойка в срок,
пасись и пей – и весь урок.
В хлеву – тепло, в лугах – простор,
какой тут разговор?
Но вечно в стаде – не пустяк!
Уже терпенье через край,
уже обрыдло слушать лай
назойливых собак,
и вечно вспоминать про кнут,
и мнение терять в толпе…
И зреет бунт, и зреет бунт
в коровьей голове…

2.
И вот мычит – доведена
слепнями и жарой она.
– Довольно, я не тёлка вам! —
и мчится по лугам.
Всё стадо – удивленья вздох,
ещё не видели таких!
Спешат собаки, пастухи —
сплошной переполох!
А в ней взыграл свободы бес.
О вольности ревя навзрыд,
она галопом скачет в лес,
во всю коровью прыть…

Ну, запыхалась, но зато
какой ассортимент цветов!
И, к торжеству коровьих прав,
богатый выбор трав.
Итак, вольна! Сама решай,
чего жевать и где лежать,
когда дремать, когда мычать.
Ну, чем не скотный рай?
Презренна стадная тюрьма!
Бурёнке смелой – похвала!
И вот она себе сама
хозяйкой зажила,
такая вольная! Пока
она не встретила быка.

Путешественник рассказывал,
Воротясь из дальних стран:

«Бирюзовый и топазовый —
беспределен океан!

Если плыть вот в эту сторону
ровно тридцать девять дён,
там, за радугой просторною,
некий остров быть должон.

Люди там живут блаженные,
без недугов и забот.
Фрукты там растут отменные,
Прямо, сами лезут в рот.

Там жильё совсем беспечное —
всех делов-то – спать да есть.
И хотя весна там вечная,
но у всех дублёнки есть.

Там престижны все, как визири,
каждый в золоте халат.
И цветные телевизоры
в каждой комнате стоят.

А красавицы блаженные
все брильянтами горят,
до того интеллигентные —
говорят и говорят.

Там гостей за белы плеченьки
девы в баню водят мыть.
Ну, а чем текут там реченьки —
лучше и не говорить!

Каждый день у них потехи там —
всякий музыкальный свет.
Там в порядке вся сантехника.
Дефицита тоже нет.

Нет там сирого и нищего,
что кручинил бы главу…
Только мне там делать нечего —
я туда не поплыву!»

То не князь в поход помчался,
Не мужик в поля собрался,
Не купец спешит на рынок —
Вылетает Змей Горыныч.
Стонет лес, горит трава…
Речет главная глава,
Наливая кровью глаз,
– Ух, как я их всех сейчас!
Шею кольцами свивая,
Вторит ей глава вторая,
Хитро щуря третий глаз,
– Ух, как ты их всех сейчас!
…А в головушке во третьей
Всё, видать, гуляет ветер,
То молчала, а потом
– Как же лепо всё кругом!
Говорит глава в серёдке
– Что за тон смиренно-кроткий?
Что болтаешь? Чем ты дышишь?
Почему огнём не пышешь?
…И вторая, тут как тут
– Пожалела лепоту!
Ну а та своё канючит:
– Вот, подняться б выше тучи,
Полететь далёко, скоро,
Не спускаясь для разора!
Надоело это свинство:
Пепелища, плач вдовы…
– Нарушение единства!
– Завопили две главы.
И пошла качать права
Самоглавная глава,
И, поспешно подпевая,
Подхалимствует вторая,
Той, которая большее,
– Так её, куси за шею!
Третья им – Чего нам драться?
Мы же сёстры! Что вы, братцы?
Я шутила, мне чура!
Чтоб Добрыня вас побрал!
…Смотрит жалкими глазами.
Где там, сёстры!
Растерзали!

Как лягушки или блохи
Расскакались скоморохи.
Зубоскалят, точат лясы
С хохотком и переплясом.
Все смешливы, чернорожи,
Друг на друга все похожи.
Отличает лишь наряд
Их попов от чертенят.
А один отдельно бродит,
Хоровод ни с кем не водит,
Морда постная такая,
Не при деле балалая,
Бубенцами не бренчит,
Смачных шуток не кричит,
Не смешит, не тешит он —
Знать, в искусстве не силён.

Мамка чаду говорила:
Не гляди на это рыло!
Меж собой гудят бояре —
Не уважил государя!
А боярыни судачат —
Што за шут, который плачет?
Все согласны: худ и плох
Этот мрачный скоморох.

Проходили оборванцы,
Мужики и голодранцы.
Головами повертели.
Было им не до веселья.
Бирючи их отогнали,
Малость им бока намяли.
То-то смеху! Что за вздох?
Это – мрачный скоморох…

– Портит праздник нам, паскуда!
– Ну-ка, ты, пошёл отсюда!
– Людям надобна услада!
– А таких, как ты – не надо!
…И пошёл по белу свету.
Горя – воз, а слова – нету.
Видно, в самом деле, плох
Этот мрачный скоморох.

К моим привычкам всяк уже привык.
Со мной, как с неизбежностью, смирились.
Лишь чужестранец, или же шутник,
Своим вниманьем мне окажут милость.
И горожанам, жаждущим иметь,
Уж примелькалась нищенская бочка.
Ведь должен кто-то и не разуметь,
Что есть благополучия цветочки.
Я достопримечательностью стал.
Судачат обо мне дворцы и рынки,
То возведут меня на пьедестал,
То вышвырнут в отхожую корзинку.

Толпа мельтешит в скудной суете —
Аристократы, шлюхи и калеки,
А я иду, как будто в пустоте,
Бреду, разыскивая человека.
Эх, где же он? Когда же он придёт?
Ношу своё с собой. Тут видел – из ладошек,
Над родником склонившись, мальчик пьёт —
И выбросил ненужным ставший ковшик.

Заглянет друг, мой давний, добрый друг,
Мол, жить меж свалкою и пустырём негоже.
– Дели со мною пищу, кров, досуг,
Нам откровенья мудрости умножа.
Что от людей себя отъединять,
Свои таланты в землю зарывая?
– Благодарю, мне нечем вам отдать,
Я знаю лишь, что ничего не знаю…

Восход луны шакалы возвестят.
И женщина придёт полуукрадкой,
Полой химатиона шелестя,
Распространяя миро запах сладкий.
– Ты одинок и одинока я.
Приди и будь в моём дому хозяин.
Фальшивят лицемерные друзья,
Ты им лишь для потехи обезьяна.
А я тебя заботой окружу.
Тебя умыть – и ты вполне пригожий.
Не так уж ты и стар, как погляжу.
Пойдём, я приготовлю баню, ложе…
Что отвечать? Тихонько улыбнусь.
Уйдёт, сандалями стуча сердито…
Один останусь. Можно и всплакнуть,
И посмеяться, и уснуть забытым.