Василий Литвин - Поэтическая энциклопедия

На лес дремучий указует…

Грешить

В пучине грозного потока лечу по грязным водостокам

Я – блудный сын Владивостока, причетник бражного порока,

Которым бес на посошок, затмив Всевидящее Око

Дождливой тучей кривобокой, на раздорожье трёх дорог

В приморской тягостной глуши сподобил пращура: «Греши!

Для утишения души и поддержания порток» …

Гражданская война

Гражданская, две мировые, и лагеря, лагеря…

Купается в росах России омытая кровью заря!

Грибы

Стали умными грибы средь таёжной голытьбы!

Грива

Времечко – время, репейник колючий, спутало гривы рысистых эпох:

В чертополох оползающей тучи молнии мечет свирепый Сварог.

Гроб

Рубит Муромец несчастный, потускневший гроб цветастый!

Только щепки не летят ни вперёд и ни назад,

Ни в другую сторону, ни на грудь, ни в бороду…

И тогда на гроб тот красный, крепко сбитый, но щелястый,

Ино скоком, ино боком, водянистым зыркнув оком,

Голопузый и босой, навалился Водяной.

Гроб-трава

Кину я ботиночек:

«Гроб-трава, барвиночек, без натуги изнутри домовину отвори!»

Гроза

Возле камня векового, позамшелого такого,

Наш дурак открыл глаза: а над полем-то гроза!

Лупят молнии в гранит, а уж после гром гремит…

Небывалая гроза! Встали дыбом волоса,

Как трава худая-хвощ. И вот тут-то хлынул дождь.

Гром

И порою громыхнёт гром в истерике, будто надвое порвёт камень берега!

Кто-то где-то хохотнёт вдруг в Америке…

Даже птица не поёт: удалилася! А земля лежит и ждёт – затаилася!

Грустить

Да накаркала Фурия хмурая из созвездия Гончих Псов,

Что повыгорят за Меркурием краски огненных парусов.

И меня моровое поветрие отнесёт от тебя на века

В тот предел, где грустят от бессмертия Магеллановы Облака.

Грусть

Грусть-тоска, печаль, горесть нежная… Гой ты, волюшка безутешная!

Груша

Звёзды песню слушают и, срываясь вдруг,

Перезревшей грушею падают в саду.

Грош

Ой, кошмары-комары, жизни гибнущей послы,

До чего вы стали злы! Разлетаются столы

Расступаются полы, разверзаются гробы…

Погибаю ни за грош, дай, гадюка, острый нож!

Если сдюжу до утра, изничтожу комара…

Грядки

Светят грядки тыквами, будто сотней лун,

Будит тени криками пугало-колдун.

Грядущий

Из темной чащи на опушку по-курьи выскреблась избушка

С огромной вывеской:

«Психушка, психоневродиспансер на грядущие века

Для Ивана-дурака и для прочей мелкой тли,

Породившей Пуп Земли».

Гулаг

Не виноват я перед богом, что не жил я, а выживал,

О светлом будущем мечтал и между делом ненароком,

Ведомый дьявольским пророком, себя под корень истреблял.

Что я стоял по стойке «смирно», сокрыв под гимнастеркой фрак,

Что сам себе был лютый враг, когда выдумывал ГУЛАГ.

Грудь

Боясь мужицкого позору, вскочил! Бегу по коридору,

Дрожа, слоняюсь до утра. Храпит дежурная сестра

Без задних ног. Гуляет ветер в раскрытом настежь кабинете.

Рука врача лежит у ней промеж покладистых грудей.

Один я что ли на планете?… Ау! Ку-ку! Ку-ка-ре-ку!

Дайте яду мужику…

Гульба

Покатилася гульба по крутому бережку, по еловому леску,

По лежалой хворостинке, по соломинке-былинке,

По дуплястому дубу, на раскатану губу.

Гусельцы

Заиграли гусельцы, заплясали подлецы

По безжизненным телам, по разбитым черепам

Да запели голосом страшно, как из бочки,

Аж седые волосы встали на дыбочки,

Подняли шеломы вместе с чупрунами,

Полегли в истоме воины рядами.

Гусли

Гусли наши, гусли ваши не едят овсяной каши!

Разыгрались… Во дают! Сами скачут, сами пляшут, сами плачут и поют.

Даль

Той порою заря разгоралася, лебедицею в море плескалася,

И ползла тишина первозданная в предрассветные дали туманные.

В этот ранний час только божий глас

Кликал сумрачно в дали нагорние души теплые, беспризорные.

Дверь

Только знает лютый зверь потайную в душу дверь.

Только ты ему не верь, не откроет хищник дверь.

Дверь закрыта вечностью, нашей человечностью!

Движение

Жизни жжение от движения, а ленивый если – хвори и болезни!

Дворец

«Экий дворец! – подумал скворец, влезая в дупло. Просторно, тепло».

Дебил

Дебил дебелый в кофте белой берёзу вилкою рубил, потому что он дебил.

Дебри

В дебрях, снегом запорошенных, лишь один я гость непрошенный.

Девка

А Кощей из-под Орла, из бревенчатой избушки, нагло, влив вина старушке,

Да не в рюмку – в туесок! Девку силой уволок…

Девятый вал

Да, такого не бывало, чтобы горя было мало,

Хоть у прадеда спроси, на израненной Руси;

Чтоб корова не мычала, чтоб хохлы не ели сала,

Москалей не донимала распроклятая тоска… за поллитрой молока;

Чтоб печальный белорус не берёг последний кус

Потом пахнущего хлеба под забытым богом небом;

Чтоб попав в девятый вал, лапоть водку пропускал…

Дед

Дед Пахом не хмурится, не грозит кнутом, ни к чему не тулится,

Даже не сутулится! Помер дед Пахом!

Декабрь

В переводе декас – десять, а декабрь-то двенадцатый месяц!

Мыслю, вроде не дурак! Ну, а все же… это как?

Демоны

Я не верующий! Хоть и не бит по темени…

Сохрани меня, Господь! От рогатых демонов.

День

Трень-брень, дребедень, разгорелся новый день!

Ночь бессонная пришла, вот и жизнь почти прошла…

Денежка

«Я взгляну сквозь дымоход, кто там денежку куёт?» –

И Велес о землю – хрясь, и стрижом оборотясь,

В небо чёрной точкой взвился и за шпилем растворился.

Деревня

Ах, боже мой! А где ж деревня, травой заросшие поля,

Где величавые деревья? Где липы, клены, тополя?

И где дорога окружная и где Смородина-река?

Повсюду готика сплошная, всё шпили режут облака!

Дерева

Травы тронула рука, и уже у дурака

Оказался чудо-меч, и зачал он сразу сечь,

Словно чурки на дрова, им крутые дерева.

Дерево

Не было бы дерева – не было б и терема!

Да и стула с гнутой ножкой, ни туеска, ни поварешки,

Какою жёны бьют меж глаз! Скорее не было б и нас…

Десница

Когда божий мир ночной росой засветится,

Млечный Путь наклонится, как хромая лестница,

Дотянусь десницей до Большой Медведицы,

И ковшом ея дырявым зачерпну в звездном озере и выловлю луну.

Так и быть, согну пред нею спинушку, попытаю про свою судьбинушку.

Детвора

Наплодите детворы, а я мучайся!