Владимир Силкин - Царские кудри

Душно на улице, душно,
Запах весенних цветов,
И засыпают послушно
Листья на ветках кустов.

Даже собаки не лают,
Нет до прохожего дел.
Годы летят, пролетают.
Вот и свои проглядел.

Баба Груня, встань до света,
Загляни в моё окно,
Вспомним, сколько песен спето
Под твоё веретено.

Тихий голос, светлый локон,
Пальцы, клеящие нить…
Ты ушла в своё далёко —
И тебя не возвратить.

Из-за леса, из-за моря,
Из-за вросших в небо гор…
Только ворон на заборе
От прохожих прячет взор.

Никого он не боится!
Кто же тронет старика?!
Что ж ты взгляд отводишь, птица,
Что глядишь издалека?

Свежие запахи прели
Листьев, покинувших снег,
Самый счастливый в апреле
Птиц возвратившихся смех.

Сетунь за дачей щебечет,
Гул самолётных турбин.
И понимаешь, что вечен
Мир недоступных глубин.

Собака не отходит от стола,
Она сжилась с домашней обстановкой.
И я ей объясняю с расстановкой,
Чтоб не мешала, что у нас дела.

А ей плевать на все мои дела.
И для неё не может быть секретов.
Через беседы множества поэтов
И через руки их она прошла.

Она сидит и слушает рассказ
Хозяина седого, ветерана.
И лишь вздыхает и моргает странно,
Поглядывая пристально на нас.

Неужто знает, что он говорит?
Не может быть, что сердцем понимает!
Сидит она и глаз не поднимает,
Не понимая, что со мной творит.

Спасибо, пёс, за чувственность твою,
За то, что ты друзей умеешь слушать.
Я по молчанью преданную душу,
Отзывчивую душу узнаю.

Не помнится, какой была весна,
Когда не стало матери в апреле,
Но точно помню, дико ветры пели,
И лаяла собака у окна.

И для меня не наступил покой,
И перестали петь на свете птицы…
Так далеко служил я от столицы,
Где было до небес подать рукой.

Я там и растворялся в синеву,
Врастал в тайгу, в заоблачные сопки.
Никто меня не гладил по головке,
Не отправлял в далёкую Москву.

А дома снова пели соловьи,
И речка разливалась по лиману.
А я живой хотел увидеть маму,
Чтоб заключить в объятия свои.

Жену схоронил и невестку
И с внуком стал век вековать.
Но внуку прислали повестку,
И внуку пришлось воевать.

На счастье надеялся, строил
Беседку в саду и не кис.
Но внук стал посмертно Героем,
И жизнь потеряла свой смысл.

Он ладит у дома качели,
Едва шелохнётся весна…
А вот и грачи прилетели.
Какая быть может война?!

Какие яблоки в апреле?
У нас они в апреле есть.
Мы берегли их и не ели,
Хотя хотелось очень есть.

Но, переложенные стружкой,
Лежали в ящиках они,
И мы ходили друг за дружкой
И до весны считали дни.

И знали, что необходимо
Не трогать яблоки, терпеть,
Чтоб пережить без хлеба зиму
И с голода не умереть.

Да, мы в такое время жили.
Мы пережили трудный год.
И яблоки, что отложили,
Никто без спроса не возьмёт.

«Дождь в дорогу – быть добру!» —
Я не раз слыхал про это,
И в дорогу я беру
Вот такую сумку лета!

Я иду, а дождик вслед,
Как конфеты в детстве, сладкий.
Мне каких-то сорок лет,
И дела мои в порядке.

Липнет глина к башмакам,
И рубаха липнет к телу.
Ну же, дождик, по рукам,
Ты смотри, как всё запело!

Только ты на миг отстал,
Только шаг звенящий сбавил,
Тут я радугу достал
И над речкой мост поставил.

Больше в сумке ни шиша,
От дождя следа не сыщешь.
Что же ты, моя душа,
Соловьём счастливым свищешь!

Зубастая рыба глуха,
Окончились долгие муки.
Похоже, густая уха
Встречает любителей щуки.

Наваристый суп в казане,
Дурманящий запах горошка.
И ловит картошку на дне
Большая походная ложка.

И лук, и морковь, и чеснок,
И зелень, и перец с петрушкой…
И ты чуть не валишься с ног,
Стоишь в ожидании с кружкой.

Уха – это хвост с головой,
Добавки – обычное дело.
Но суп-то у нас мировой,
И нет совершенству предела.

Певчей птице грустно в клетке,
Певчей птице свет не мил,
А в глухом саду на ветке
Кто-то крылья распрямил.

Нет ни голоса, ни слуха,
Есть свобода и полёт.
Он в своём гнезде из пуха
Неумеючи поёт.

У него своя услада
И свои любовь и страсть.
Ничего ему не надо,
Лишь бы в клетку не попасть.

Солёный ветер вырвется наружу
Из бухты той, где тишь да благодать,
И я себя нежданно обнаружу
Там, где земли и дома не видать.

Форштевень будет молотить о воду,
Судьбу доверят звёздам корабли.
В который раз почувствую свободу,
Которую лишь чайки обрели.

…Мигнёт маяк, встречая одиноко,
И грусть уйдёт, ударившись в причал,
И вновь поход в моря не вышел боком,
И я тебя, как солнце, повстречал.

Даже не верится, что это было,
Что и сюда подступала война.
Марья Ивана до смерти любила,
И после смерти любила она.

Долго глядела вослед уходящим,
Спины крестила пропавших вдали.
Эта разлука была настоящей,
Эту любовь победить не смогли.

Вечная память и вечные списки,
Вбитые в камень навек имена.
Вечный покой обрели обелиски.
Марья с Иваном. Любовь и война.

Серые цапли взлетают с рассветом,
Крепко на кладбище спит тишина.
Марья с Иваном. Короткое лето.
И не даёт распрощаться война.

Голоса друзей моих всё дальше —
Свой приют последний обрели.
Ни упрёка и ни слова фальши
Мне они оставить не смогли.

Воевали, слушали Кобзона,
Поднимали в море паруса.
И теперь, наверное, резонно,
Я их не услышу голоса.

Голосов друзей моих не слышно.
Не подали первый раз руки.
Как-то неожиданно всё вышло,
Вышло как-то всё не по-людски.