Николай Колос - Мгновение и вечность

Но я всё же коварно утешен,
Что Мы все как калеки смешны! —
Потому не боюсь, что я грешен,
Ведь и Вы… от рожденья грешны.

Только мне очень жаль, что немного
Есть воистину Божьих идей! —
И… что не было б Господа Бога,
Если б не было в мире Людей!

Вы застыли в тревожной гримасе?! —
Но давайте откроем полог! —
Там таятся лишь две ипостаси —
Жизнь и Смерть… есть понятие – Бог!

Когда в сознанье вдруг проникнет свет,
Там на краю… уже в ночной тиши —
На миг один, блеснёт живой портрет
Истерзанной сомнением души!

И, может, свиснет в назиданье рак,
И скажет мне, что я из простаков! —
А я пойму… какой во мне дурак,
Сидит среди таких же дураков!

Себя спрошу я, может быть, зачем
Искал, где мель, баграми глубину,
Перелопатил очень много тем —
И не нашёл, при этом, ни одну.

И вспомню я, как мой столетний дед
Подковывал у кузницы коня!
Горно и мех… как истинный поэт…
Вплетали рифмы в повесть из огня!

Как жирная ложилась борозда,
И шлифовался в чернозёме плуг. —
Всему светила яркая звезда,
Где стадо коз и где зелёный луг.

Дед расправлял улыбкой сеть морщин,
На лбу своём размазывая пот. —
И мне твердил, что горю нет причин,
Когда душа полна земных забот.

И вытирая руки об портки,
Ковригу хлеба вынув из сумы…
Он для меня разматывал витки
Из жизни, мудро сотканной тесьмы.

И говорил мне дед: «Смотри, малец, —
Земля и плуг основа из основ!
Любовь и хлеб – то истинный венец,
И нет прекрасней, и надёжней слов!

А всё что сверх – то не прощённый грех!
Просей его и… выбрось за порог
Всю новизну сомнительных утех. —
Где нет труда – даёт уже не Бог!

И знай, малец, – там главная беда,
Где пустота блестяшками манит! —
Прозренье, жаль… приходит лишь тогда,
Когда нет силы что-то изменить!

И если даже станешь ты на твердь,
Чтоб отряхнуться от ненужных тем,
Тогда… когда, уже маячит смерть,
Зачем твоё прозрение… зачем?!»…

Не гореть чтоб в Аду – не пиши ерунду, —
Там копейки для гроба не сыщешь!
Паси лучше коров, дорогой пустослов,
Добывая молочную пищу!

Ведь и там не легко – где «дают» молоко,
И шлифуют молочные грани…
Там где Бога дары, круто зреют сыры,
И духовная лень… на закланье.

Там где был пустой луг – борозду режет плуг —
Не проспи благодатного лета!
А взрастить в нём зерно, ткать затейно руно, —
Разве это не почерк поэта?

Мускулистый мужик, что работать привык,
На земле по-затейному дюжий! —
Зря не рвёт языка – крутит хвост у быка —
Разве он… чем-нибудь тебя хуже?!

Говорит, что жена как и он – Сатана,
При касании в нежности тает.
Без посул и плетей нарожает детей,
Все они, как один, вырастают.

Он не дразнит собак, но не любит писак,
Чтит жену, как и голубь голубку. —
Ведь писаки – они… как труха – что не пни,
Так и лезут без спроса под юбку!

Не шлифуют кирпич, лишь толкают свой спич,
У мартенов не варят железо,
Чисто двор не метут, но… такое плетут,
Что и… на «кое что» … не налезет!

Я пишу не про вас… я боюсь ваших глаз —
Перед вами чуть-чуть я робею!
Я немного прозрел, на себя посмотрел,
И, конечно… пишу о себе я.

Я немножко… того… ну, а вы – ого-го! —
Вы прозрачны, чисты и зеркальны…
Я до вас не достиг, и не важен мой стих —
Ну а вы, господа… гениальны!..

Чёрный ствол у виска – сталь холодная в нервной ладони…
Может дрогнет рука, невзначай не нажмёт на курок?! —
А пока частый пульс ищет путь в лабиринтах агоний,
Чтоб найти для толчка… для последнего… свой уголок…

Чёрный ствол у виска – значит мозг над ребром перелома…
В мышцах ног только дрожь, они чувствуют скользкую грань.
Одна грань – невозврат, – улетит… где-то, в недры Содома,
А другая – ещё… собрать хочет какую-то дань.

Чёрный ствол у виска… Как шаманские кости на нервы…
Где ничтожны Вальты, мало смогут уже Короли…
И последний изъян той трагедии в том… что не первый
Ты решаешься… так… одним росчерком… всё обнулить!

Чёрный ствол у виска – вечным кругом плывущее небо…
И красивый патрон, модной пулей, закончит урок…
А оставшийся шлейф тихо скажет… ты был, или… не был, —
И… что вся твоя Жизнь… для кого-то последний плевок.

Здесь решай – не решай… если ты на ребре перелома,
То ничтожен вопрос, даже Гамлета, – быть иль не быть…
Ведь паромщик уже… крепит парус свой к мачтам парома,
Чтобы Лету с тобой под своим фонарём переплыть.

Не тревожься что гол! – Не возьмёт он с тебя угощенья,
И не нужно ему за усердья улыбками льстить…
Ему важен порыв твоего благородного мщенья,
Что ты Жизнью за Жизнь, таким образом, мог отомстить…

Дай вам Бог, чтоб ваш ствол не прошёл ещё цикл вороненья,
И для пули ещё не расплавлена тиглями смесь!…
Дай вам Бог… иногда… чтоб у вас возникали сомненья,
Что так создан наш Мир, что так было… так будет… и есть…

Пронесутся века по твоей языковой стихии,
А синонимы их… непонятный дадут перевод…
И пусть кто-то соврёт, что желания были лихие,
Только смылись дождём… затерялись… меж волнами вод…

Есть в ряду две сестры… Где Мечты – есть синонимы Мысли.
Между ними стоит чуть-чуть скошено равенства знак.
И на этом «чуть-чуть» рассужденья о сёстрах повисли, —
Лишь одна из сторон наполняет весомость в пятак!

Мысль стоит у мартен, пахнет гарью, сульфатом и потом,
Пашет жизненный клин, в борозду подсыпая золу. —
А Мечта – из графинь… она любит другую работу —
Ниспадающий шёлк, офицерский поклон на балу!

Мысль не может вразнос – не дано ей уйти от константы.
Она может дерзать только там, где наметился код!
А Мечте – всё легко, она вяжет красивые банты,
Примеряет к себе… и других не имеет забот…

Чтоб на шаг впереди – Мысль в скале прогрызает граниты! —
И тяжёлый тот путь освещают от знаний гонцы.
Мечта ж… в банке пустом… набирает пустые кредиты,
На песках из песка создаёт для услады дворцы…