Василий Макеев - Лепота

Чуткий лес в серебряных обновах
Затаил дыханье до зари.
На березах густо белобровых
Поклевали иней снегири.

Дерева о солнышке тоскуют
И за ним на цыпочки встают.
Тишина. А кажется, волхвуют.
Ни души. А чудится, поют.

На снегу кудрявые извивы —
Письменами у мышиных нор.
Почему-то прячу я стыдливо
При дубах кощунственный топор.

Ворошу осиновые косы,
У берез восторженно стою.
Почему-то, с детства безголосый,
Сам в тиши неслышимо пою.

Стоит лишь калине рассмеяться,
Как душа напутствует: «Замри!»
И меня нисколько не боятся
На ветвях лихие снегири.

Пурга и впрямь перебесилась на ночь.
У всех ворот – сугробов терема.
От дома к дому тени пали навзничь,
Как будто руки подали дома.

Дымок из труб в заре зеленоватый
Куделит важно спелая зима.
Нет ни избы на хуторе, ни хаты —
Одно прозванье гордое – дома.

Пройдет с водой казачка-говорунья,
И так поманит смех вечеровой —
То ли она – бесстыжая колдунья,
То ль я еще – безвольный домовой.

Иду к гумну, крючком тягаю сено.
В глазах коровы – сытая роса.
Сегодня будут девки у соседа
Через ворота валенки бросать.

Кого судьба пожалует мгновенно,
Кому зима напустит долгий дым,
А мне на лбу написано, наверно, —
Я навсегда останусь домовым!

Из погожих отчих комнат,
От резного палисада
Ухожу, как месяц в омут,
В белый хворост снегопада.

У моста стоят рябины
В застарелом хороводе.
Но базарные машины
Мимо с рокотом проходят.

Не уеду, не отчаюсь.
Ну ее, дорогу, к ляду.
С облегченьем ворочаюсь
К дому, дыму, палисаду.

К ушнику из лап гусиных,
На досужие проделки —
У соседа на лесинах
Девки водят посиделки.

Снова катанки надену
И по внутреннему зову
Проложу дорожку к сену
И порадую корову.

Дома близкие здоровы —
Сердцу вольному отрада.
Пусть сплетается в сугробы
Белый хворост снегопада.

Мне в уши напели сороки
Средь зоркого зимнего дня:
Она, как от темной мороки,
Устало ушла от меня.

Но голубь на крыше воркует,
Крылом разметая снежок,
Что помнит она и тоскует,
И песни мои бережет.

А ночью мороз куролесит,
Хрустит снеговое пшено.
Бодает сочувственно месяц
Рогами скупое окно.

Быть может, у пыльной гардины
В квартирном свечении сот
Она вспоминает повинно
Про мой неуклюжий уход?

Быть может, ей плохо отныне?
А может, впервые легко?
Не буду гадать на мякине
И квасить мукой молоко.

Нас лучше рассудят дороги,
Развяжут любовный клубок…
Отстаньте, злодейки-сороки!
Спасибо тебе, голубок!

Совсем не стало снега
В загашнике зимы.
И жалко, что у неба
Нельзя спросить взаймы.

Дороги порябели,
Замстилась мглою гать.
Повадились капели
Под окнами плясать.

На вербной хворостине
Веснушки завелись.
От одури гусыни
В сарае занеслись.

От жара ночь раскутать
Я матушку молю.
Распутицу распутать
Не в силах февралю.

И слезно на проселок
Взирает с вышины
Нелепый окамелок
Старушечьей луны.

И капели
Не поспели
Глухо шлепнуться со стрех,
Как игумен
Вокруг гумен,
Распохаживался снег.

Над терновыми кустами
С неба лестницу спустил,
И холеными перстами
Снег село перекрестил.

Вышним снегом всяк доволен…
В треухишке набекрень
На дворе стоит Николин
И взаправду белый день.

Гладь реки, холмы и долы,
Где бы он ни проходил —
Зимний труженик Никола
Все морозом загвоздил.

Праздник первый и почетный! —
В честь его и для гостей
Пироги пекут с печенкой
Из прославленных гусей.

И такую цедят брагу
Молодую из ковша,
Что, смеяся и играя,
Ходит ходором душа!

Нынче сами мы с усами
И найдем дорогу в рай!
Запряжем кобылу в сани:
– Трогай, дядя Николай!

Ты презирай насмешливых соседок,
Товарок зависть презирай вдвойне.
Давай с тобой проскачем напоследок
На санках по колхозной целине.
Какие дали маркие, как марля,
Какие в небе белые дымы…
В твоих глазах бессонница от марта,
От новой неразгаданной весны.
Звенит в ушах от бешеного ритма
Еще мороз напористый и злой.
Смеются кони радостно и хрипло
И друг на дружку машут головой.
Ты на меня, пожалуйста, надейся,
Давай не будем разводить капель,
Давай нагоним маленькое детство,
Давай поднимем санками метель!
Давай споем о том, как я уеду,
Как ты грустить начнешь наедине.
Давай с тобой проскачем напоследок
На санках по колхозной целине.

С утра несет, свивается, клубится,
Весь день из ветхой сыплется сумы…
Я одичал, как яблоня-кислица,
Среди зимы.

В лесу, наверно, передохли волки,
Заснула рыба в речке под кугой,
И выпьешь с горя магазинной водки —
Ни в зуб ногой.

Никто письмом случайным не потешит.
Слова и песни вышли из ума.
Пускай хоть кол на голове затешет
Моей зима.

Ах, завелась крушинная кручина,
Ее лишь сном кудрявым побороть!
Прими в объятья пышные, перина,
Немую плоть.

Пускай несет, свивается, клубится,
Плюет в глаза и душу февралю.
Во сне же снова сладкое приснится —
Что вечно сплю.

Снег засыпал грехи наши тяжкие,
Провода про разлуку звонят,
На загумнах молочными плашками
Молодые сугробы дразнят.

Снег занес нашу вечную бестолочь,
Поровнял не одни берега,
Что забыли заботить и пестовать —
Заслонила белесая мгла.

Нет жилья, ни житья без отдушины,
И усталую душу квелит, —
Вроде с неба тревога воздушная
Снежным валом валит и валит.

А досужие новости полнятся,
Мы сердца отвыкаем хвалить, —
Там пути замело, там – бескормица,
Тут глаза уже нечем залить!

Ну-у, зима, старина харалужная!
А народная дума страшна:
Что откроет и будет ли дружная,
И взаправду ль повеет весна?