Виктор Брюховецкий - Как запомнилось…

Хорошо в подпасках. Воля.
Конь. Седло. Сидишь как князь…
Далеко, за краем поля,
Тучи, грузно шевелясь,

То, вскипая, разойдутся,
То сойдутся – не разъять,
То рогами так сшибутся:
На ногах не устоять.

Соберутся овцы в кучу.
Кони гривы развернут!
Дождь придет, ломая сучья,
Ковыли свивая в жгут.

И тогда взыграет стадо,
Стадо кинется бежать.
В это время стадо надо
Непременно удержать.

Ветер. Молнии кривые.
Весело, аж будь здоров!
Телки, словно чумовые,
И бараны без голов.

Не зашорен, не голоден,
Жил я весел и свободен:
Солнца – прорва, звезд – кули,
Бляшки меди на уздечке,
Гуси-лебеди на речке…

А потом они пришли.
А потом пришли они,
Водку пили, жгли огни,
Яйца ели, хлеб и сало,
Салом салили сусала,
Говорили о войне,
О колхозе, о стране.

Упрекали, обрекали,
Из сеней зерно таскали…
А когда они ушли
И гнедую увели,
Понял я, что у меня
Есть страна, и нет коня.

Шмель зарылся в клевере,
Разглядишь не вдруг.
Дождь идет на севере,
Я иду на юг.

Молодо и весело
Плещется река.
Жучка набок свесила
Пламя языка.

Отставать не велено.
Вот и семенит.
Родина. Не меряна.
Мает и манит.

Поле не дополото.
На привале смех.
Солнце уйму золота
Вылило на всех.

Девки с позолотами
Лезут в тень дремать.
Утки над болотами
Учатся летать.

Порохом не мечены,
Кружат высоко…
Жарко! И до вечера —
Ух, как далеко.

Ото всех вестей-волостей
Намывает кошка гостей.

То направо слева потрет,
То наоборот, то пойдет,

Сядет на крылечко, сидит,
Молча на погоду глядит.

А погода, впрямь, хороша!
Тополь шевелится, шурша.

В небе ни сорок, ни ворон.
На припеке пес – как барон!

С языка сочится слюна.
Даль до горизонта видна!

Солнышко печет и печет,
Золотом на землю течет!

Воздуха чисты. Впору пить.
Только бы гостям и ходить.

А они нейдут, не спешат…
Видимо, сена ворошат.

И снова наискось и боком
Заря по лесенкам прошла,
И, полыхнув по стеклам окон,
Осинник желтым подожгла,
Позолотила струны сосен,
Берез веселые верхи.
И стало ясно – это осень…
И выпал шмель из-под стрехи.
И засопел, и завозился!.
Пытаясь выправить крыла,
Он головой о землю бился,
Гремел во все колокола!
И поплыла тоска над полем.
Плыви, басовая, плыви!..
А мы картошечку посолим,
И, разгоняя жар в крови,
Пойдем вперед, навстречу свету,
Рубить пласты, молоть зерно,
Вращать огромную планету
И с ней вращаться заодно.

Набухала тоска в каждой вене и жиле.
Пламенели закаты. Гремели ветра…
Мы тогда не сходили с ума – просто жили,
Постигали, как эта ведется игра.

Как нечестные честных в грехах обвиняли,
Как, предвидя барыш, набирали по две,
И меняли столы, и колоды меняли,
И хлюздили [1] Хлюзда – ненадежный партнер, тянущий игру на себя (жарг.) Прим. авт. , храня козыря в рукаве…

Весны падали с гор и шумели крылами,
Стаи птиц гоготали над ширью степей,
И река, шевеля голубыми валами,
Плоскодонные лайбы срывала с цепей.

У далеких поскотин отары клубились,
Увозили на запад оброк поезда,
И в предчувствие счастья мы солнцу молились,
А кому еще было молиться тогда?

Легко и торжественно, крылья на бедрах,
Ты шла от колодца, волнуя село,
Стояла вода в заколдованных ведрах,
И в каждом по тысяче радуг цвело.

Сверкая слюдой над высокой осокой,
Звенели стрекозы, и день золотой,
Пронизанный солнцем и песней далекой,
Отавами пах и полынной верстой.

И облако мчалось, и ласточки мчались,
Тяжелой пшеницей грузнели поля,
И ведра качались, и бедра качались,
И ветер, качаясь, качал тополя.

Орал на заборе в полуде и глянце
Петух остроглазый, от солнышка ряб.
Я видел и слышал. Мне было тринадцать.
Когда бы семнадцать.
Пятнадцать хотя б…

Коростель…
И мне не спится.
Тени бродят у пруда.
С крыши капает водица,
Приворотная вода.

На ольхе звенят сережки.
Льет луна молочный свет.
У Наташки свет в окошке.
У Тамарки свету нет.

Лето, лето… Грусть, отрада.
Что ж я маюсь в тишине,
Словно мне чего-то надо.
Ничего не надо мне.

Только нудно как-то, тяжко,
Будто что во мне болит…
Почему не спит Наташка?
Почему Тамарка спит?

…А на том берегу!..
А на том берегу
Небо ленту цветную согнуло в дугу.
Тополь хлопнул в ладоши и влажным лицом
Повернулся к крыльцу, а вверху над крыльцом
Две касатки щебечут на ржавом гвозде —
Значит, будет гнездо, значит, скоро в гнезде
Будет выводок новый.
Плодись, мошкара!..
Я несу от колодца ведро серебра.
Я собаку пою
И скотину пою,
Я с касатками вместе о жизни пою.
– Хороша ль? – говорю.
Говорят: – Хороша!
И от радости этой вскипает душа.
День июньский погож. Бездна неба, и в ней
Люди в белом по облаку водят коней.
Кони крыльями бьют!..
Золотая пора!
У соседки косынка, что пламя костра.
У соседки плечо – золоченая медь!
Прикоснуться к нему, и не жаль умереть!
Ходит пьяный туман вдоль избы, вдоль плетня,
Накрывает овчиною душной меня;
И жарой разогретый, гоняя тоску,
Я слежу за соседкою, словно бегу,
Задыхаясь,
А кровь до виска достает,
Застилает глаза, и дышать не дает.

Громыхая поутру
Коромыслом по ведру,
Я крещенскою порошей
Шел, вздыхая о хорошей.

А навстречу мне сорока,
Шустрая с любого бока,
По тропинке вдоль села,
Перстеньком играя, шла.

Шла, играла.
Где украла?

Птица перстень уронила,
Черным глазом поманила,
Полетела, стрекоча,
Подбери, мол…
– Ча-ча-ча!

Я нагнулся, подобрал,
Дивным перстнем поиграл.

Перстень чудный, изумрудный,
От земли алтайской рудной,
Если глянуть сквозь кольцо —
Видно девичье лицо!