Виктор Брюховецкий - Как запомнилось…

Ощущая приятную тяжесть в руке,
Я держу черный том и листаю, листаю…
Значит, видится что-то мне в каждой строке,
Если я с постоянным упорством читаю
Эту горькую жизнь…
Все же это судьба! —
Находить и терять, покидать этот город,
Возвратиться, когда прекратится стрельба
И в леса отлетит птица вещая ворон,
И, пространство вокруг заполняя собой,
Помнить беркута плавную тень на кургане,
Муэдзина призывы, арыбь на Коране
И луны азиатской ломоть голубой.

Здесь легка строка и напев красив,
Тянет свежестью от реки.
Я читаю стих, прибывает сил.
Ястреба кружат. Высоки!

А над займищем облака плывут,
В Иртыше вода голуба…
У калитки тени – родные ждут.
Не воротишься. Не судьба.

Не воротишься… Даль безмерная —
Ни могилы нет, ни креста.
Не ходи в Москву, гибель верная,
Окаянная суета.

Колокольный звон. Звуки стремные.
Говорок не тот и не те.
Письма тайные, речи темные,
Золотой обман в решете…

А река течет, не кончается,
Плещет в камень волной крутой…
Над Лубянкой темь, ночь венчается
С черным космосом, с пустотой.

Перерезал январь пути,
Ни прогала нет, ни просвета.
Не остаться и не уйти.
Гляну в черный глаз пистолета!
Для чего я его купил?
Сталь холодная жжет ладони.
На две жизни за жизнь скопил
Речи русской…
Грохочут кони.
Не на тройке ли консультант?
Не о том ли душа страдает?

…У француза в петлице бант.
Не стреляйте, барон.
Стреляет.
Небо рвется. Пурга метет.
Стелет белое. Заметает.
Призрак в черном сквозь снег идет.
Снег сквозь черное пролетает.

…А моя в мини-юбке!
Горний свет на челе.
Брызги! Пенные кубки!
Серебро в хрустале!

Синеока! Лукава!
Каблучки… Хороша!..
С крыльев капает слава,
Словно воск, не спеша.

И смотрю я, стараюсь,
Тайну вызнать хочу,
Пальцем пальцев касаюсь,
И терплю, и молчу.

Обжигает как ядом,
Достает до нутра…
Над заброшенным садом
Ночью ходят ветра.

Дождевые, сквозные!
И сквозь бурю гроза,
Полыхнув, неземные
Озаряет глаза,

И мне видится бездна,
И я чую сквозь тьму,
Что мне тайна известна.
Чья? О чем? Не пойму.

Шумя водой по водостокам,
Над косогорами кружа,
Просвечивая бельма окон,
В литавры бья и свечи жжа,

Гроза стонала и кипела,
Марала черным даль и близь.
И становилось мягким тело,
Когда разламывалась высь!

Немели ноги, сердце стыло,
И страх сжимал, и стыдно было
За этот страх. И думал я:
«Над прорвой бешеной, по краю,
Куда спешу, кого играю?..
Какая молния моя?»

Строгаешь доски, хлопаешь дверьми,
Бежишь, теряя время дорогое…
Успеть бы стать счастливым, черт возьми!
Но только впереди опять такое,
Что день не в день, и радость не твоя,
И ночи все темнее, все тревожней,
Как будто ты по кромке бытия
Спешишь туда, где за далекой пожней
Светлее небо и живей родник,
Где, знаешь, если той напиться влаги —
Родится мысль, что ты не зря возник,
Не зря перо скользило по бумаге;
Где вдруг поймешь на новом рубеже,
Что жизнь была прекрасна и велика,
Что не случайно ходит по меже,
Закутанная словно в парандже,
Твоя судьба…
Жаль, не увидишь лика.

…а потом, признаваясь в любви, предадут…
И огонь моей веры погаснет во мне,
И они из неволи в пустыню уйдут,
И потонут в песках, и потонут в вине.
И опустится мор, и опустится глад,
И на башнях контрольных зажгутся огни,
Будет кровь, и от брата отступится брат,
Только бездны своей не постигнут они.
Всей беды не поймут…
Ну и что мне в любви?
Для чего эта жизнь, эта боль, эта плоть?
Я несу, как проклятья, вопросы свои: