Рита Одинокова - БОСОНОГИЕ СМЫСЛЫ. Стихи

Домовой, что прячется под крышей,

С этим объяснением знаком.

Кто отважней листьев этих верит,

Пропуская холод сквозь себя,

В истину божественных материй

И в седую правду бытия?

Когда-нибудь ты вспомнишь обо мне.

Когда-нибудь… Где нас уже не будет,

На перекрестке чуждых мест и судеб,

Когда-нибудь ты вспомнишь обо мне…

Ну, а сейчас вот я – перед тобой.

Душа обнажена до самой соли.

Какой мне быть, чтоб ты заметил что ли

Хотя бы взгляд, хотя бы голос мой?

Возьми меня, прочти меня!

Но нет,

Тебе сей груз, увы, совсем не нужен,

Ты сам в себе, ты – болен и простужен

Самим собой на много, много лет.

Сегодня не дано с тобой мне быть

Ни разговором, ни, тем боле, словом.

Не нынче…

Но однажды утром новым

Ты без меня не сможешь дальше жить.

И босиком, срываясь к полке книжной,

Отыщешь со стихами томик мой,

Где я, пытаясь говорить с тобой,

Рассказывала всем о нашей жизни.

Она живет в хрустальном домике странном,

И по утрам к ее загадочным батистам

Звон колокольчиков слетается хрустальных

И шепот васильков с погостов близких.

Она расставляет по местам краски,

Развешивает настроенья разные.

Сегодня – зачерпнула красное,

Чтоб рассказать – болит, ранена.

А почему? Да разве ж будет правдой

Ее историй след неравномерный

Для тех, кто, улыбаясь, чинит кран в ванной

И тех, кто крутит налегке велосипед вселенной?

У каждого, входящего под своды

Ее хрустальной чистоты событий

Есть право оставаться без свободы

Наедине с собою. Или выйти.

А ей?! Что ей от тех, кто слишком близко,

Но сердцем далеко. До лунных пятен…

Чисто в доме. На душе – чисто.

Алые раны. Белая скатерть.

Иногда такое опустошение наступает в сердце, будто выпил в жаркую погоду воды, и хочется еще, а в стакане нет уже ничего и быть не может – никто не нальет туда ни капли. И только один лишь Небесный мой знает – что и когда. Но он молчит слишком долго, так долго, что тревожно даже рукам, прикасающимся к желтому тополиному листку, полному последнего вздоха октября. И трогать его нельзя, знаю же, и не притронутся невозможно. Ведь, перед Её Величеством все одинаковы – и муравейка на рукаве, и лист, который отмирает, и я.

Прощая себя за тишину, все же не люблю себя такую…

Крикливую – больше! Взбалмошную, полоумную, чтобы по откосу вдоль, и чтобы зайчики солнечные шушукали вслед, и чтобы кто-то родной обязательно был рядом. Или где-то совсем недалеко. Одной страшно в октябре.

На моем столе – дерево-лилипут.

Каждый гость со мной в глаза – тут, тут.

А исподтишка – хвать толстенький лист

И бегом.

А как глянешь вслед – чист.

Чист!

Что ж вы так не с добром, милый люд!

За столом и под столом – лгут, лгут!

Улыбается, блестит деревце —

Не печалься, все пройдет, дЕвица!

Давай помолчим о тебе так,

как снег о себе молчит.

Это правда, что крылья – твоя стихия

и стихи – вместо молитв.

И не жалуйся за столом.

Разве ты хочешь знать —

Почему одному – корзина с фруктами и вином,

а другому – тетрадь?

Ты – вплотную к ночИ,

что дышит у твоего лица,

К зеркалу окна, где старуха уставшая,

ожидающая конца.

Она уже прошла все твои открытия

и трепетные декабри,

Она больше не смотрит на звезды,

она смотрит на фонари…

А снег так же тих,

как и тысячи лет назад,

И за ночь жизнь меняется,

и меняется взгляд.

И в прозрачной вуали,

чистую, как деву к венцу,

Снова и снова на рассвете

ты ведешь душу нищую к своему Отцу.

Не за помощью идешь, не за правдой, не за теплом.

Там, где дни рассчитаны на секунды, —

Светел путь к себе, в свой последний дом.

У голубых куполов, там, на высоком кресте

Все с распахнутыми руками и с распятыми – все.

Раскрыть свою душу на все четыре двери —

Ноги ж не вытрут, возьмут измором.

А закрыть изнутри, никому не веря —

Волком ли выть, со святыми ли хором?

Мой дом без друзей – пуст, как стручок

После дождей, после невзгод.

Не спелым соком – из яблока сок,

А сочным словом мой полон рот.

Настежь – ров, дом, глаз!

Входи, если сможешь войти сейчас!

А завтра уже не впустит строка —

От голода вымрет душа ли, тело…

Считай – досчитаешь до сорока,

Снегом ли,

Небом ли,

Белым,

Белым…

1.

Опечаленный день опустил свои гордые плечи.

Заблудившись, луна не твоей наслаждалась мольбой.

Время помнить и ждать

побеждало то время, что лечит,

И отчаянным сном

все звало и звало за собой.

Но зачем?

Здесь и так невпопад распускаются звезды.

И враги незаметно вплетают в судьбу

боль и грех.

И уже и еще не друзей

узнаешь до обидного поздно,

Когда больше не можешь

и не хочешь любить

вся и всех!

2.

Опустошенье – выжженные степи.

Черно и голо.

И ты один за все в ответе —

Выводишь соло.

И ветер по щекам нещадно.

Зато – свободный.

И солнце в полдень рыщет жадно

Зверьем голодным.

Не устоять, не преклониться,

Не спрятать очи.

Лишь ты и Бог – не отпросится,

Свой час отсрочив.

Слезой в песок – ты был, и не был…

Прости, помилуй…

И горьким дымом приходит с Неба

Прощенья сила.

Душа творца, будь то поэт или художник, композитор или плотник, актер или режиссер, архитектор или портной, подобна незаметному заводу по переработке боли в творчество. Хорошо, если на этом заводе работают только добрые эмоции, даже при отрицательном заряде. Тогда и ангелы-хранители радуются.

Творец – это завод по переработки боли в творчество.

Так солдат добывает Победу, через боль.

Так поэт рождает Стихи, через боль.

Так женщина являет миру Человека, через боль.

Дайте покоя душе, не боли!

От боли алеет свет!

Но, если другого способа нет на Земле, кроме,

Пусть в боли творит Поэт.

Другу, поэту Светлане Ляшовой

Прощение дается нелегко.

Как роды.

Все мучительно и больно.

До ясного сознанья – далеко,

Но тяжкий вдох, предав глаза, невольно

Рождает слезы.

В перерыве лет

Ах, боже мой, уж, сколько было прозы!

Переступить через себя – желанья нет,

Слов огненную реку – тоже поздно.

И все же, если вновь судьба свела

Нас вместе у зеркального колодца,

Значит, еще не кончены дела,

Ещё кому-то нужно это сходство.

Стоим друг против друга и молчим.

Не сестры, не подруги, не соседки.

Глаза не врут. Нам бы поверить им.