Михаил Чикин - Превратности судьбы (сборник)

Боже мой, Великий! Мой Спаситель!
Я тебя прошу: меня прости
И не дай, чтоб дальше Искуситель
Мог меня от жизни увести.

Мой следователь был такая сука,
Всё говорил, что буду я сидеть,
Мол, будет впредь другим потом наука,
Посмотрим вот тогда, что будешь петь.

А опер – тот сгноить всё обещался,
Где дед Макар своих телят не пас.
Он ждал, чтоб я от страха облажался,
А я не сдрейфил и на этот раз.

И просчитались и следак, и опер —
С испугу я в штаны не наложил.
Я ум свой ведь не прокурил, не пропил,
И я на них с прибором положил.

Не знали, что когда-то я в разведке
Урок для жизни важный получил.
Там разум нужен твёрдый, а глаз меткий —
Закон разведки так всегда гласил.

А следователь – всё ж такая сука,
Всё говорил, что буду я сидеть.
Но ни к чему мне эта их наука —
Мне хочется на воле песни петь.

За тюремной решёткою воля,
Воздух чистый и солнечный свет,
И знакомый когда-то до боли
Хризантем белых пышный букет.

Что же делать теперь, дорогая,
Эти я испытанья пройду,
Жизнь у нас ещё будет другая,
Я к тебе вновь с букетом приду.

Я приду и тебя поцелую,
Свою душу тебе отворю.
Тебя милую, вечно родную
Обниму и букет подарю.

За тюремной решёткою воля,
Воздух чистый и солнечный свет.
И знакомый когда-то до боли
Хризантем белых пышный букет.

Наконец-то за окошком снова солнце,
Кончились дожди, и птицы стали петь.
У раскрытого тюремного оконца
Я устроился на волю поглядеть.

Рядом с дедом шустро бегает девчушка —
Капор, как у дочки был когда-то сшит.
С собачонкой белой маленькой старушка
К магазину за покупками спешит.

Говорливой, пёстрой стайкою девчата
По тропиночке туда-сюда снуют,
Да подвыпившие местные ребята
Под гитару озорную песнь поют.

И за дверью уж не слышен надзиратель,
Тоже, видно, где-то греется, сидит.
Только к горлу подступивший ком-предатель
Не отходит, а вцепился и стоит.

Не уходит ком, вцепился в моё горло
И сильнее начинает всё душить.
Душит – аж в груди совсем дыханье спёрло,
Словно хватит, говорит, на свете жить.

Я стою всё у раскрытого оконца,
Всё вздохнуть пытаюсь, дух свой перевесть —
Может быть, и мне на радость это солнце
Вместе с светом принесёт благую весть.

Надзиратель решетку и шконку
Оглядел и спросил: «Есть пропил?»
Острым взглядом окинул иконку,
Что на стенке я здесь укрепил.

Оглядел – что на полке, что в сумке,
Посмотрел, что в пакетах лежит.
Мол, бывают еще недоумки,
Кто побег совершить здесь решит.

Был когда-то здесь этакий случай,
Говорят, что Дзержинский бежал.
Тот, который потом других мучил,
Воли, как и его здесь, лишал.

Но побег – это только морока,
Если хочешь её ты иметь.
Здесь, из камеры, только сорока
Разве что может вдруг улететь.

Но, увы, это может сорока,
Воробей иль скворец улететь,
А Ванюшке Скворцову до срока
Здесь придётся, как всем, отсидеть.

Знаю я, что тюрьма – это клетка,
Важность что на себя напустил?
Если есть у тебя сигаретка,
Ты бы лучше ребят угостил.

Давит бок мой железная шконка,
Лай собаки уснуть не даёт,
За решёткой шальная девчонка
О любви своей песню поёт.

Застонал, стиснув зубы, мальчишка,
Он от песни девчонки не спит,
Одеялом тюремным, как крышкой,
Заслонился, зубами скрипит.

Там на воле далёкой девчонка
Парня, верится, любит и ждёт.
И родная до боли сторонка
Пред глазами мальчишки встаёт.

Пред глазами притихшая мама
У окошка печально стоит.
Стиснул зубы мальчишка упрямо,
Знает: мама поймёт всё, простит.

Хоть и медленно тянется время,
Но закончится срок, всё пройдёт —
Сбросит парень тюремное бремя
И к девчонке и к маме придёт.

Давит бок мой железная шконка,
Лай собаки уснуть не даёт,
За решёткой шальная девчонка
О любви своей песню поёт.

Мне следователь сказал: «Я тебя унижу!
Узнаешь ты тогда, сколь стоит лиха фунт.
Не будешь признавать, я так тебя обижу,
Что ты совсем сгниёшь тогда на нарах тут».

На нарах жить резона вовсе я не вижу,
И брать всё на себя мне тоже ни к чему.
– Ну, что же, – говорю, – что Бог даст, то увижу.
Сгниёт же кто быстрей – знать Богу, не ему.

Конфуз, конечно, тут большой со мною вышел.
Что тут и говорить, нарушил я закон.
Однако Бога суд людского суда выше,
Я Богу помолюсь, пусть всё решает Он.

А следователь пусть сейчас что хочет пишет,
Хоть в десять больше раз, а хоть и во стократ.
Молиться буду я, и Бог меня услышит,
Бог – мне и прокурор, Бог – мне и адвокат.

Вертухай на вышке – сука,
С чёрным бантиком сидит,
Козырьком поставив руку,
Настороженно глядит:

Вдруг откуда из окошка
Что на волю полетит,
Смотрит хитрая, как кошка,
Что за мышкою следит.

Думаю, ну что за счастье
Она может получать:
Ну, зарплату б хоть отчасти,
Иль науку изучать?

Но ни то и ни другое
К ней на вышку не придёт,
Даже небо голубое,
Даже солнце, что взойдёт.

Чем же так она довольна,
Что она может иметь,
Чтоб на вышке добровольно
За оградою сидеть?

Знать, не деньги, не науки,
Не наряды ей нужны —
Ей, как прирожденной суке,
Ощущения важны.

Ей не важно, что решётка
И что может огрубеть,
Главное, что та дешёвка
Может всех зэка «иметь».

И от этого в экстазе
Каждый раз, когда сидит.
Что же ей ещё, заразе?
Ладно, сука, пусть глядит.

За окошком кусок хлеба
От тюремного пайка,
И тоскливо глядя в небо,
Жду я друга – голубка.
Прилетит сегодня голубь,
Со мной хлебушка поест,
Сядет у решётки голой —
Будто ждёт какую весть.
Я ему раскрою душу,
Я с ним, как с самим собой,
Унесёт друг сизый стужу
Из моей души долой.
Жаль, не может он с собою
Волю вольную принесть,
Не заведует судьбою —
Ну да ладно, пусть поест.
Пусть возьмёт кусок с собою
И покормит голубят,
Может быть, потом гурьбою
Ко мне в гости прилетят.
Тут я им устрою встречу,
Тут я им устрою пир,
Будь то утро или вечер —
Будет пир им на весь мир.
Поделюсь всем, чем смогу я,
Хоть не пышно здесь живут —
Может быть, судьбу другую
Мне от Бога принесут.