Ирина Коробейникова - Русская душа. Поэзия

Темная сторона.
Розовым серебром
Свет зачерпнув, луна
Высветит снег тайком.
Северный край застыл,
Звёзд раскидав кошель,
Лапой еловой скрыл,
Чтоб не зашла метель.
Вьюгу отсеяв прочь,
Лес недвижим стоит.
Взгляд, устремлённый в ночь,
Сон навсегда затмит.
Жизнь остановит бег,
Уж не искать своего,
Ляжет в ладони снег
Милостью звезд, легко.

Деревья огибают птичий крик
Радиограммой редких отголосков;
Вдали чернеют ивы и тростник
В рассветной дымке зубчатой полоской.

Она делила небо и поля,
И реку для вошедших дважды.
Я чувствовал, как движется земля
Из темной ночи к времени отважных.

В ветвях блеснуло солнце на просвет
Надежд и упований амальгама —
По серебру тисненьем медный след
Полился из застывшего тумана.

Душица на опушке расцвела,
Дрожат цветы в полынном косохлесте,
Заря, пробившись, будто замерла,
И очертила камни на погосте.

Прибой ветвей, река автомашин
Мешают шепот с запахом бензина;
Пропажа лиц и появленье спин:
Толпа меня обходит суетливо.

А мимо пролетают облака,
Терзая плоть апрельского заката;
Он землю с небом не примирит никогда,
По комнатам идет подслеповато.

На ощупь среди пыльного стекла
И мебели, неровно, оступаясь,
И, падая в пустые зеркала,
На солнечные блики рассыпаясь.

Я чувствую, я тоже заступил
В иную жизнь, в хмельное зазеркалье;
Здесь свет витрин – источник сил
Для долгого, неясного блужданья.

Микрорайон увлекся ночью
И застегнул свой яркий фрак
На фонари, сгоняя мрак,
Где в ступице дворов и переулков
Шпана на улице
толчется.
Жутко
Входить в подъезд:
Мертворожденные руины
Жилой архитектуры были
Победой жизни над восторгом мысли:
“Как хорошо, когда б в хрущевках мы не кисли”,
Идеей чистоты, убитой
Стремлением к анфасу,
высоте,
Масштабу и первичной простоте…
И позабытой в этой суете.

Взяв железную ручку окна,
Холод утра замкнув на себя,
От ладоней до пяток на голом полу
Я от нечего делать встречаю весну.

За спиной темень кухни,
Где тишь с синевой,
И лишь капли воды нарушают покой,
Осажденный на сонном дыханьи.

За окном уже света чуть-чуть,
по листве
Пробегает волненье,
покорно весне,
Пенье птиц,
и метро здесь одно,
Никого.

Запах теплой земли и дождя,
И асфальта легко проникает в меня,
(В нем эссенция утра, веление дня)
После первой затяжки, ведь это Москва!

Вселяясь в грани хрусталя,
Раскинув тени по паркету,
Свеча, тепло и свет храня,
Была со мной, верна рассвету.

Её ладонью заслонял,
От ветра, что укутал в шторы,
Негромкий шёпот, звон зеркал,
Полночный вой собачьей своры.

Смотрел на руки, вспоминал
Про боль, чтоб к ней уж не вернуться,
Как гибкий стан твой обнимал
И грел, робея прикоснуться.

Как, трепет света оброня,
Стоял с тобой, белее мела.
Жизнь прогорела свозь меня,
Вся до конца и не согрела.

Она легка, как ранняя весна,
Но осязаема, как летоисчисленье,
Приходит, недомолвками полна:
Надежда и неясное сомненье.

И мне просторнее с закрытыми глазами,
И день смеётся и проходит надо мной,
Над страхами, заботами, слезами —
Кто был ничем, останется собой…

Она ушла, одна и далека.
Во мне в секунду континенты гибнут,
Без трепета, но так наверняка,
Как гаснет свет, как только пробки выбьет.

С утра до вечера дробящимся лучом
Влетает свет и виснет на обоях,
И мечется мой взгляд, он заключен
В их строгих, полувыцветших узорах.

Черно-белое фото приучит к утрате,
Это – вексель, что представлен к оплате
Наличными: звонким местоимением
«Ты», что режет широким движеньем
Пустоту и цветы, что дарил тебе,
больно,
Превращая в гербарий невольно
меня самого,
Ведь в пустой эволюции мысли
нет ничего,
Только числа для каждого дня —
Партитура календаря повествует о том,
Как давно для меня ветер стал сквозняком.
Шелестя неизмятым тетрадным листом,
Руки пишут письмо для тебя.

Так как в этом клетчато-бумажном чехле
Мысли дольше хранятся, противно вдвойне,
Что в него опрокинул смятения край,
Оставляя неровно и крупно “Прощай”.

Пусть и в самом звучаньи такого словца
Гордость зверя, который бежит на ловца.
Добегу без надежды на чудо,
В этих буквах эффект самосуда
(Для того, кто не может простить до конца).

За окном, словно слезы отца,
Падал дождь без конца,
Замыкаясь на дрожь
В обхвативших колени руках,
На биение сердца в минутах, часах,
(И горькие слезы на бледных щеках).

Сзади тень, как идея крыла,
На холодную стену послушно легла,
Намечая мечту о полете вчерне,
Так свобода ещё остается во мне,
(Я готов за неё расплатиться вполне).

Я готов как Манас неустанно блуждать
Среди лиц, среди спин, находить и терять,
Свет прекрасных, живых, замечательных глаз
Я увидеть спешу, пока сам не угас.

Я бежал по траве и промок
И не мог отогреть ног,
И не мог отогреть дом —
Не делился огонь теплом.