Александр Кованов - Завтра будет!

пожелать вам здоровья и света,
и любви, и покоя в семье.
И… (спасибо профкому за это) —
что сегодня доверено мне

вас поздравить с весной долгожданной,
что пытается снег побороть.
И, конечно, с любовью желанной,
для которой вас создал Господь.

Завтра будет!.. Я спрашивал Бога.
Он ответил: «Не бойся. Живи!
Будет всё тебе – хлеб и подмога,
если всё по любви… По любви…

Завтра будет!.. И вешние воды
речке крикнут: «А, ну-ка, лови!»
И появятся первые всходы,
если всё по любви… По любви…

Завтра будет!.. Знакомые птицы
будут гнёзда на веточках вить.
И светлее покажутся лица,
если всё по любви… По любви.

Завтра будет!.. Покажется странным
мой народ… Он, без клятв на крови,
от небесной откажется манны,
если всё по любви… По любви…

…И, конечно же, это не наша вина,
что не можем от смерти родных уберечь.
Повторяем в молитвах мы их имена
и надеемся в памяти долго беречь

голоса и улыбки, слова и дела…
Дни рождения помним, как будто они
просто вышли на время, забрав со стола
корку хлеба и соль, и ушедшие дни.

Мы за это себя бесконечно виним.
Но ушедшие в этом нас не обвинят.
Телефоны родных, не стирая, храним
и по-детски надеемся: «Вдруг, позвонят?»

Укрывало весну покрывало,
нарушая естественный круг.
…И нечаянно саваном стало
для Ахматовой Аннушки, вдруг.

В Домодедово снег белый-белый,
но для Анны совсем неродной.
Надо ехать… Ну, что же поделать?
Надо ехать… Конечно, домой!

Вот… По белому-белому снегу
в Комарово цепочка следов.
То ли мир обрела, то ли негу
вдалеке от больших городов?

И сегодня, всё так же привычно,
белизна расстелилась окрест.
…Со стихами листочек обычный
приколол кто-то Анне на крест…

Так было… Он выдохнул небо
и выпал на землю водой.
Росточками первого хлеба
взошёл над вселенской бедой.

Так было… Его отрицали.
Он Сына отправил… Его
безжалостно люди распяли.
Что дальше? Увы, ни-че-го…

Что будет? Увы, не проверишь…
Но рвётся последняя нить
покуда нам хлеба и зрелищ
хватает на то, чтобы жить.

Кулаки – в кровь.
Рассекли бровь.
И… слеза, вдруг.
Не скули, друг!

Упадёшь – встань!
Преступи грань,
где твой дух пуст.
Или ты трус?!

Если ты прав —
прояви нрав:
бей в ответ. В бровь!
И пусти кровь.

Подавив стон,
сам не стань злом.
Ты не бей, брат,
тех, кто сам слаб.

Защитит Бог
если ты смог
победить страх…
Побежит враг.

Для детей нерождённых
и ушедших безвременно
наши папы и мамы
будут няньками там,
где стирается грань
с ощущения времени,
где смеётся рассвет
лопоухим щенкам.

Мы без них сиротеем.
Пустеет, как улица,
это место в душе,
где они ещё тут.
Где они так светлы,
словно солнце не хмурится,
где живые цветы
на полянах растут.

Пилами острыми
вдоль Белоострова
режут живые леса.
Больно берёзонькам.
Катятся слёзоньки.
Кажется это роса.

Люди ли? Нелюди
пилят неделями,
сеют вселенское зло.
Падают сосенки
в новенькой просеке,
лес превращая в бабло.

Привычно сердобольному народу —
на беды по копейке собирать.
Один процент с российских сверхдоходов —
и дети перестанут умирать.

Не гуди, не гуди так надрывно,
Христа ради отлитая медь.
Время речкой течёт непрерывно.
Остаётся прожить ещё треть.

Сколько ладан не сыпать в кадило —
жажда жизни гораздо сильней,
если вместе с единственной, милой
перелистывать книжечку дней

и отыскивать свет на страницах,
и дописывать строки свои.
…Жизни треть… Как история в лицах
о земной негасимой любви…

Людей согревают люди.
И люди о людях плачут.
Так было и есть, и будет.
И быть не должно иначе.

Людей сотворили люди.
Не кто-то оттуда, свыше.
И люди друг друга любят,
и люди друг другом дышат.

И ценят друг друга люди,
хранят как зеницу ока.
В сетях монотонных буден
так трудно быть одиноким.

Наверное, так и будет,
и это не станет новью:
людей согревают люди…
Конечно, своей любовью.

Городские квартиры…
В них тепло и удобно.
Мог ли кто-нибудь в мире
не мечтать о подобном?

Даже если однушка
на окраине где-то.
Это, право же, лучше,
чем в деревне без света.

Если молод и рядом
магазин и работа —
то намного приятней.
И не больно охота

поменяться с доплатой
на жильё на куличках.
И однушка – палаты,
и житьё – на отлично.

Только годы проходят
и теряются силы.
Если жизнь на исходе,
то и место не мило.

Не приходят коллеги
и друзья забывают.
И дорогу, как снегом,
к старикам засыпает.

И становится клеткой
городская квартира…
Скочевала соседка
до детишек… И мира

для старушки осталось —
лишь окно на балконе.
Как она не старалась —
не даются препоны.

Вот, намедни, свалилась
возле самой кровати.
Тихо лёжа молилась…
Помирать ли? Вставать ли?

Издавала лишь стоны.
Ей казалось – кричала.
…Есть у всех телефоны,
да соседей не стало…

С каким-то странным постоянством
при свете утренней зари,
с неподражаемым упрямством,
хватают нас поводыри.

Хватают цепко за одежды
и тянут, тянут что есть сил.
Бормочут нам, что мы – невежды
и, если даже не просил,

настырно проповедь читают
о дне последнем на Земле.
И слёзно, слёзно причитают
по нам, блуждающим во мгле.