ПЭН-Москва - Свободные чтения. Составитель Лев Оборин

С возвращением, старик,
Твой топчан свободен.
Ну-ка, высуни язык!
Одевайся. Годен.

Здравствуй, дедушка Эзоп,
Здравствуй, раб лукавый!
Вновь растёт твой хитрый стёб
На дрожжах державы.

Зряшный шум прошёл в лесу,
Будто ты не нужен.
Доскажи нам про лису.
Задержись на ужин.

Сограждане!
Затверживайте стихи наизусть,
загружайте головы Диккенсом
и Вальтер-Скоттом!
Три аккорда и песенка
про испанскую грусть
обернутся спасительным хлебом,
а то и компотом.

Истинно говорю вам,
ибо хочу помочь:
перечитывайте Майн-Рида,
чтоб избежать расправы.
Сколько бы ни тянулась
тысяча первая ночь,
не обезглавят знающего
последние главы.

Пересказывайте прочитанное,
упражняйте память и речь,
подзубрите Овидия —
он так уместен на зоне!
И соседи по камере
будут вас любить и беречь,
и возьмут под своё покровительство
воры в законе.

Страна всё лето смотрит сериал
про жизнь в гареме. Роскошь и коварство.
Страна изнемогает от желанья
отдаться повелителю. Она
глядит на дверь: нейдёт ли добрый евнух
с шелками, шоколадом и шербетом?
Вот верный знак, что будет ночь любви,
а уж стонать протяжно мы умеем…
В гарем, в гарем! и больше никогда
не думать, как добыть еды для деток.

Жара. Июнь. Четырнадцатый год.
Тела убитых сложены в сарае.

Сказала тётенька судья
по кличке Ваша честь:
– Зачем комедию ломать,
с ходатайствами лезть?

Всё решено давным-давно —
уж так заведено.
Вам что, порукой наша честь?
Ну, это не смешно!

И вы решали как-то раз,
казнить или простить.
Спросили, помните, у вас:
– Кого вам отпустить?

Сказали вам, что выбор есть —
и вами выбран вор…
Пойду, – сказала ваша честь, —
отксерю приговор.

По дороге съедали ручку от калача
или бок калорийной булки с изюмной мушкой.
В магазине любимом на площади палача
примеряли сапожки, выпрашивали игрушку.

«Виноградной косточки» списывали слова,
пили сок венгерский в чекушках под звон капели.
Если нам казалось, что Родина не права,
мы качали права – как маленьких в колыбели.

Мы спешили дышать синевою иных начал
и бессонные окна распахивали ночами.
Кто-то пел, а кто-то молчал и ногой качал,
но замкнулся круг на старом своём начале.

Жаль, игрушку выпросить не у кого, хоть плачь,
виноградные косточки выметены норд-остом,
и улыбчивый за плечами встаёт палач —
только бороду сбрил и сделался меньше ростом.

Перемыть посуду вручную,
как машина – нет! – не сумеет.
Ворожу я или врачую?
Стану ль чище? Умней? Сильнее?

Перемыть все мысли вручную,
протрясти в душе и на полках.
Сорняки не полю. Корчую.
И сметаю с крыльца осколки.

Город тоже – сменил тротуары…
Лица стёр… Заглушил пересуды…
Я не стану писать мемуары,
я помою лучше посуду.

А если б возродили голубятни,
всего лишь дюжину, то небо над Москвой
вдруг стало бы, как раньше, необъятным,
а Сити – маленьким. Игрушкой за рекой.

Нет, я серьезно! Эй, градоначальник!
Пока нас черный морок не накрыл,
запустим птиц. Пусть бьются в окна спален,
пусть ѓулят и роняют перья с крыл.

В «секретик», под стекло, девчонки махом
уложат этих перьев ровный ряд.
Король двора сорвет с плеча рубаху —
и белоснежный ринется отряд

до неба и за небо, прямо в детство…
Хоть что-то же осталось нам в наследство?

День отфильтрован иль по капле сцежен,
а Мандельштам – щегол, а не пророк,
хоть знает больше всех. Он мудр и нежен,
и детям – нам – ни слова поперек.

Вот мы, вдруг повзрослевшие подростки,
Трезвы и веселы, выходим чередой…
Ждет автозак внизу на перекрестке —
Троянский конь, беременный бедой.

Пусть будет Крым.
Летучий остров Крым.
Свободный, гордый,
Как В. П. Аксёнов.
И пусть взлетит,
Не то перемудрим —
Растащим на делянки,
На кантоны…

Пусть будет КРiМ.
Плавучий постамент,
Край Разума и Мира —
По Жюль Верну.
Он взрежет воды
Мысом Фиолент
И просто уплывёт
От всякой скверны.

Страна внезапно вышла из тюрьмы.
Не вся страна – мои друзья, френд-лента.
У придорожной маленькой корчмы
Мы соберемся, горстка инсургентов,
и сдвинем кружки – и вперед, во тьму,
всем лбом ее, всем телом раздвигая
Без всяких там зачем и почему.
Тюрьма внутри. Ее превозмогаем.

Упразднен раздел ГУЛАГа,
а иконы в ряд:
жертвы, агнцы, страстотерпцы —
штабелем лежат
по-над мерзлою землею —
не всадить кайло.
Помнишь прежнюю картинку —
храм без куполов?
Немузейная отвага,
нам теперь нужна:
полстраны – раздел ГУЛАГА,
а страна одна.
СЛОН – кто помнит, что за птица?
Правды нет в кивках.
Упразднен раздел ГУЛАГа.
Где? На Соловках.

Когда лет двадцать назад я меняла квартиру,
думала, что переезжаю к Булату —
вот тут он ходил, выселенный с Арбата…
Потом считала, что живу возле Склифа.
Хлебнула всякого лиха,
Так и говорила таксистам: «Везите в Склиф —
ничего, что ночной тариф».
Потом кодовым словом
стали Астраханские бани —
Булатова «напротив-сауна-
где-не-та-фауна».
Бани таксистам понятны – это про них.
Но за последний год втерся ползучий гад —
новый ориентир вторгся и ждет заботы…
Оказалось, что я живу прямо возле суда —
Мещанского и Басманного.
И почему-то хожу то туда, то сюда —
как на работу.
Ну, кто со мной 21-го февраля?

Вокруг стоят громады
Домов – живи, трудись.
А жители не рады —
Бредут понурившись.

В весенней светлой мути
Район что твой rayon,
Но «Путин», «Путин», «Путин»
Летит со всех сторон.

Так кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остался призвук чуда,
А Германа все нет?