Вячеслав Кислицын - Караваны идут по пустыне. Книга стихов

Я движусь в ужасной пробке
медленно и по прямой,
не хватит одной мне стопки,
когда дотащусь домой.
Меняются дни за днями,
меняется антураж,
как прежде Москва за нами,
а не гаитянский пляж.

Меняются в государствах
названья древних столиц,
Но сфинксы глядят в пространства,
пространством пустых глазниц.
И ветры метут с востока
то снег, то дожди, песок.
Как это порой жестоко!
Но тонок всегда Восток.

И рвется всегда, где тонко,
и голову хмель кружи́т,
звучат над Исетью звонко
плывущие миражи.
Меняются дни и лица,
уносит ветром слова,
туда, где поёт синица,
туда, где стоит Москва.

Зима. Мороз. Уходим снова в дом.
Метёт снега небесный хитрый олух,
А мысли все о чем-то не о том:
Включить июль. И убежать в подсолнух.
И почему-то нет других идей,
А виноват во всём уральский холод.
В Пышме* зимой не до лихих затей,
В Пышме- буран. В душе -любовный голод.
Подсолнух – солнце обогреет день,
А ночь торшер с луною отогреют.
Ну что, родная, ты лежишь, как тень?
Сыграть танго́ на трубах батарейных?!

На Урале зима
Белым мехом на шапках пуши́тся.
Ты не веришь сама,
Что тебе этот снег только снится.
Облетел красный лист,
Больше слякоти нет под ногами.
Убежал рыжий лис
В ближний лес за другими стихами,
В тех, в которых мороз,
В тех, в которых снежинки летают,
Солнце щурит свой нос…
Я про осень стихи не читаю,
Потому что зима
И зимы этой песня не спета.
За зимою весна.
За весной – обязательно лето!

Сметы готовы,
Допросы закончены,
Все изыскания проведены,
Воры посажены и узаконены,
Тропы проложены, сокращены.

Ты неизменная и вдохновенная,
Любишь меня скромной нежностью, Русь!
В сердце моём ты большая Вселенная,
Млечная вечно вселенская грусть.

Ты- моя сказка, баллада печальная.
Так и не хочешь следить за собой.
Помнишь, когда-то была изначальная,
Помнишь, как мы повстречались с тобой?

Там, где вставали рассветы весенние,
Вместе взлетали и падали вниз,
В церковь ходили по воскресеньям,
В будни творили душевный стриптиз.

Снова один выхожу на дорогу,
Вспомнив всё то, что казалось мне сном,
Снова послушен какому-то року…
Вот эта улица. Вот этот дом.

Тронута временем краска фасадная,
Стерлись названия, скрылись следы,
Без мишуры и совсем не парадная,
Только, как прежде, желанная ты!

Сокол завис над дорогой.
Горы, равнины, увал.
Хочешь, руками потрогай,
Это, братишка, Урал!
Гнутся в изгибах речушки,
Сосны вонзаются ввысь.
Годы считают кукушки,
След свой петляет рысь.
Совы садятся на ёлки,
Волки идут по тропе.
Сёла, деревни, посёлки
Жмутся домами к реке.

Давай, походи ногами,
Построй по гора́м маршрут,
Где трубы дымят дымами,
Заводы и там, и тут.
И вот он костяк-основа,
Видней он со стороны,
К Челябинску от Серова —
Могучий хребет страны.
На нём города-вершины,
Где плавят руду в металл,
Бегут по стране машины,
Всё это, мой друг, Урал!

Сыграй мне, лабух, для души.
Звезда с небес свалилась в Каму.
Никто на небе не спешит
Вернуть нашкодившую даму.
Здесь дальше некуда идти.
В Чердынь*, к вогулам*, к тем истокам?
Забыли тропы и пути
Мы на Урале синеоком!

Ты мне сыграй забытый блюз,
Как Эрик Клэптон или Кокер,
«Друзья, прекрасен наш союз»
И двести сорок пятый номер.

Мы не успели загадать-
Желанья наши ветром сдуло.
С креста не может нас узнать
Иисус Христос с лицом вогула*,
И купола своих церквей,
С которых сняли позолоту,
Застывших нищих у дверей,
В жару и в зной и в непогоду.

Звезда на дне лежит одна,
И для неё все ночи до́лги.
Вода на Каме холодна.
Течёт всегда она до Волги.
Она течёт, как жизнь моя,
Течением уносит годы,
Идут по ней во все края
То катера, то теплоходы.

Эх, Рассеюшка, ты кабацкая.
Что ни улица, то – кабак.
Здесь не площадь лежит Сенатская-
на Рассветной «Сибирский Тракт».

Здесь, как водится, черти водятся
и русалка несёт поднос.
Хороводятся – богу молятся
на рождение и погост.

Стойка барная, капучинная,
я смотрю на своё село.
Связь со следствием беспричинная,
скольких нет уже, чем смело́?

Подмело тротуары, улицы,
сиротливо стоят дома.
Сигарета, как порох, курится,
воскресений не ждёт Фома.

Раз уж вспомнилось – эй, хорошая,
сделай музыку мыслям в такт.
Ты здесь местная, не прохожая,
здесь прохожий «Сибирский Тракт».

Последний срок придёт однажды
и каплей упадет
в песок,
и тело высохнет от жажды,
любви
порвётся лоскуток.
И встанут ходики на стенке,
и ты поверишь —
Бог един,
согнёшь уставшие коленки
в конце концов конечных длин.
Но впереди ещё отрезок,
на нём теряются следы,
как неоформленный довесок,
как пепел рухнувшей звезды.
Там силуэты все размыты,
там пыль прибита вдоль дорог,
и там стоит твоё корыто,
в нём всё,
что ты ещё не смог.

В часах меняя батарейку,
лелеешь ты свою мечту,
она, похожая на змейку,
петляет хитрую версту.

Закрыт давно аэропорт «Пуксинка»
в краю лесов, болот и лагерей.
В душе, по сердцу катится дождинка
под колокольный звон монастырей.
Здесь дует ветер в брошенные трубы
и песни о лихой судьбе поёт,
а в том июле дождь стучал о губы,
я ждал в дождях пропавший самолёт.

Три дня назад как прохудились тучи
и небо превратилось в решето…
за взлётной полосой сосняк дремучий,
собачий лай и окрики постов.
А я свободный, человек свободный,
открыты все дороги и пути,
но дождь из неба мокрый и холодный
прижал к земле, и некуда идти.

Мне показалось, замерло движенье,
и где-то грохнул гром над головой,
и вот оно, земное притяженье…
за мной пришёл с овчарками конвой.
И захотелось, захотелось в небо,
туда, куда не ходят поезда,
туда, где вместе бродят быль и небыль,
хоть на минуту… или навсегда.