Анатолий Объедков - Стремнина (сборник)

Но сразу мир другой эпохи
Мне не узнать и не понять.
Звон колокольный стал для многих
Полётом в вечность. И опять

Он раздаётся, как сказанье
Почти обугленных страниц,
Над Псковом, Вологдой, Рязанью,
Преград не зная и границ.

Он – кладезь солнечного света,
И все грядущие века
Несут в нём отзвук для поэта,
Что жизнь светла и глубока.

По степи, по Заволжью, кибитка пылит,
Пушкин едет в тот край, где гулял Пугачёв.
Под дугой колокольчик надрывно звенит,
Словно поп отпевает лихих мужичков.

А навстречу бредёт старый нищий мордвин,
Посох в смуглой руке и сума за спиной:
– Далеко ли Богдашкино?
– Нет, господин!
Вон оно, в трёх верстах, – и махнул он рукой.

Оую шкай пас с вами!

Улыбнулся поэт и к себе подозвал:
– Ты откудова родом?
– Из Урюма сиречь.
По словам, по обличью эрзю он узнал,
Слышал в Болдино Пушкин мордовскую речь.

Средь его крепостных было много эрзян,
Много девушек дивных, эрзянок ой-ой!
Как не вспомнить с одной из них бурный роман,
И травы-муравы, и копны хмель шальной.

Чтобы говор сберечь, он перо достаёт,
Что-то стал он писать и опять он спросил:
– Говоришь, из Урюма? Мордва там живёт?
Не казанский ли ты? И… вином угостил.

– А скажи-ка, старик, про свои ты слова,
Как такое понять: «Оую шкай пас?»
– Это, барин, наш Бог, его чтит вся Мордва,
Добрый ты человек для него и для нас.

И пошёл продолжать свой нелёгкий он путь,
Что даётся непросто, как хлеба кусок.
Вон деревни стоят, подойти б и взглянуть
На уют обжитой, на ночной огонёк.

Вот в знакомой избе он теплом обогрет,
Разговоры ведёт он о встрече своей.
А ему: «Барин твой – знаменитый поэт,
Скачет он на Урал по делам давних дней».

– То-то чувствую я, он – другой человек:
И меня расспросил, и к себе записал.
А о чём? Не понять… Пусть дорога вовек
Не покинет его!
И ещё он сказал:
– Дай ему, оую шкай пас, удачи!

И, молитву прочтя, спать улёгся старик,
Снятся кони ему, и восходит заря,
И орлиный над степью разносится крик,
О великом, о вечном нам всем говоря.

Ночь в кремль посадницей идёт
И озаряет небосвод,
К воротам подобрав ключи.
Уснувший колокол молчит,
Со звонницей забыв слова…
Бесшумно промелькнёт сова
Над кровлей башен, над стеной,
Задев натруженный покой,
Что после бурь остался здесь,
Я слышу в нём к потомкам весть.

Под крылами – кипение струй,
Зажурчит потревоженный воздух…
Купол неба им шлёт поцелуй,
Поздно вечером светят им звёзды.

Прокричат в синеве над рекой,
Промелькнут над соборным величьем,
И прольётся блаженный покой
Свежим запахом земляничным.

И войдёт в душу мне монастырь
Звоном праведным, колокольным,
Открывая над Ильменем ширь
С её зовом мятежным и вольным.

И турист от волненья замрёт:
Здесь, над Юрьевом, Русь опочила
И стрижей вековечный полёт
Искромётной строкой начертила…

Родные звуки слышу я
Здесь, на земле святой и древней,
У пробуждённого кремля,
Где что-то шепчут тополя
И за приильменскою деревней.

За Юрьево, за монастырь
Летят торжественные звуки,
Где плещет солнечная ширь,
Где ожил сумрачный пустырь,
Мне говоря, что нет разлуки,

Что всё наполнено весной,
Её великою любовью.
Былинный сказ, глас озерной
Прозрачной пышут синевой,
Зовут к искристому приволью.

Свою историю храня,
Дела решая непростые,
Зовёт твой колокол меня
К вовек не меркнущей Софии,
К стене кремлёвской, к берегам
Реки могучей и привольной,
К твоим проспектам и церквам,
Под стать самой первопрестольной.
Сияет золотом твой лик
И в наши дни средь потрясений.
И ты воистину велик
Для всех грядущих поколений.

Не молчат седые фрески,
Голос их прорвётся веско

Сквозь века и мир созвучий,
Он влечёт к себе и мучит

Тайной, вечною загадкой.
Помолюсь я не украдкой

На стену, где живы лики.
В них клубится дух великий.

Не знаю, кто пророк, а кто мессия,
Об этом лучше странника спроси.
Сияет новгородская София,
Наш главный храм, опора всей Руси.

Не меркнет православная святыня,
В ней русский дух, в ней торжество веков,
Любовь к ней не потухнет, не остынет,
Она волнует душу глубоко.

Представить трудно, что её не станет,
Что войны, катаклизмы храм сметут…
Заблудшим она видится в тумане,
Прозревшие – хранят её от смут.

Звон колокольный не зовёт на вече,
А к службе, к литургии, к образам.
И голубь, что присел на крест, беспечен,
Воркует и целует небеса…

Прорвётся в гусельной струне
Звук о далёкой старине.

Что в нём? – Дыхание веков
И путь славянский средь снегов,

Среди раздора и страстей,
Среди непрошеных гостей.

Он утешает, вдаль зовёт,
Он говорит, что есть народ…

Ночь музеев европейских
На земле, где княжил Невский,
Просветлённа, безмятежна,
Обнимая церкви нежно,
Вдаль идёт без проволочек,
Тронув аленький цветочек.

Ночь разбуженных музеев,
Суету и шум отсеяв,
Всех зовёт, кто любит слово,
Что звучит искристо, ново,
Льнёт к тебе, ласкает, манит
И глаза чуть-чуть туманит.

Ночь наполнена тобою,
Мне ль назвать её судьбою?
В тихом звёздном хороводе
Закружились наши годы
И они в прозрачной сини
О любви мне шепчут ныне…

Вокруг снеговая стихия,
Мелькнул и пропал огонёк.
И вспомнится снова София,
Чтоб не был я так одинок.

И ночь не покажется серой
В дорожной и тёмной глуши.
Со мной позабытая вера
И нежность зовущей души.

Ильменские волны бьют о берег,
Перед соймой разыгрался жерех.