Наталья Гордина - Чертиниада. Дневники нечистой силы

Настроение часто меняется,
Но последнее время в тоске
Я встречаю закат, когда кается
Магдалина в слезах на песке.
Блики в тусклой палитре сливаются
Скорбной осени. Голых ветвей
Лучи бледные сонно касаются.
Возле розы куста соловей
Плачет горестно в страсти смятении,
В песне чувств оживляя огонь,
В перламутровых веток сплетении,
Что шипами пронзают ладонь
Святотатца, который пытается
С куста срезать пурпурный бутон.
Кровь увидев, несчастный старается
Её вытереть. Жалобный стон
Рвётся с губ. Прочь шагает в пленительный
Сумрак сада. Оставшись один,
Я смотрю на эскиз удивительный
Спальни, где в полумраке гардин
Тёмных окон раскрыт пред лампадою
«Фауст» Гёте и бюст на столе.
Шорох платья расслышав, с оградою
Вновь спешу тенью слиться во мгле.

Кто не слышал ветра плача в сонных
Кипарисов кронах, когда плат
Облаков, как небеса бездонных,
Чертит алым сполохом закат
В час, когда пленительные тени
В хороводе листьев ворожат,
В полумрак ведущие ступени
Обнимая; вороны кружат
Над скамьей у веток акварели,
Пятнами чернея средь крестов
На могилах, сумрака свирели
Слушая мелодию; цветов
Пламенеют бликами букеты
У портретов в полутьме оград,
В лепестков желтеющих лорнеты
Созерцая с грустью листопад,
В кляксах луж бредущий по дорожке
Под тоскливый стон колоколов
Где-то там, в сиреневой сторожке,
Где колдует вечер-змеелов?

Смеясь, я плачу, плача, я смеюсь,
Пером бумаги вдумчиво коснувшись,
Теченью дум всецело предаюсь,
В заката плащ пурпурный завернувшись.
Взор скорбный чистый изучает лист.
На нём я б мог нарисовать картину,
Как Иоанн, вам всем Евангелист
Знакомый, совершает в Палестину
Паломничество или как Иисус
В пустыне, искушаем Сатаною,
Страдает, но не гений я. Бурнус
Склонился веток грустно надо мною.
Увы, читатель, я всего лишь чёрт,
Исполненный безудержной надежды
Увековечить жизни натюрморт,
Не перепачкав красками одежды,
Который любит созерцать души
Мистерию, природы вернисажа
Шедевры в упоительной тиши
Пленительного осени пейзажа,
Пустого сада сумрачных дорог
Шагами мерить даль слепую тихо,
Переступая вечности порог
У окон, где желтеет облепиха.

По сыпучему гравию склона
Я спустился к полоске реки,
Над которою неба икона
Нависая, чертила пески
Одинокого берега. Рвался
Ветер в кронах коснуться руки.
Горизонт с очертаньем сливался
Веток ивы в порыве тоски.
Контур белого платья читая,
В сумрак листьев я тихо шагнул.
Дева, книги страницы листая,
Над водою склонилась. Прильнул
Вечер к косам пшеничного цвета
Поцелуем несмелым. Закат
Ореолом неяркого света
Красил туч пламенеющий плат.
Камень креслом служил дщери Евы,
Отражение зревшей у вод
Молчаливых зеркал под напевы
Заунывные. Стыл небосвод
В её синих зрачках. В тьмы объятье
Что-то, плача, шептала она,
Прижимая ладонью распятье
Скорбно к сердцу, страданья полна.

У пруда было сыро. Беседки
В полумраке читалось пятно.
Облепихи дрожащие ветки
Целовали небес полотно.
Мокрых трав ледяное дыханье,
Ветра плач в молчаливых ив
Кронах горестных – вот описанье
Пережитого. Всё ещё жив…
Шут, фигляр, беззаботный насмешник
Был я прежде, как Дважды Шестой,
Сын заблудший мой, ныне. Орешник
Облака попирали пятой,
Когда Фауста я на закате
Искушал в кабинета тиши
И в окна полустёртом квадрате
Сад виднелся. Бессмертной души
Обсуждали мы цену у ряда
Полок с книгами возле реторт
На столе. Чёрной магией взгляда
Доктор был очарован. «Ну, чёрт,
Весь я твой!» – он воскликнул, лишь кровью
Подпись вывел на мятом листе.
Ангел, с плачем склонясь к изголовью,
Прошептал: «Прощай, брат во Христе!»
И растаял как тень. Я остался.
Мрачный Фауст, нахмурясь, взирал,
Как забрал я бумагу. Мрак стлался
За спиной, где закат умирал…

Божественной мелодии рыданье
Наполнило тоскою мою грудь.
С подругой ночью отложив свиданье,
Во тьму аллеи я продолжил путь.
Таинственная музыка манила,
И я покорно следовал на зов,
Туда, где круг небесного кадила
Желтел средь туч загадочных оков.
И ничего мне не было дороже,
Чем этот сердце трогавший мотив.
И я дрожал. И не было той дрожи
Прекрасней чувства. Ветки опустив,
Игре внимали яблони. В тревоге
В пурпурных кронах ветер колдовал,
Следя, как тенью в полумрак дороги
Я следовал. Скучающий овал
Небес угрюмых в листьев акварели
Едва заметно взгляду проступал,
И кляксы луж потерянно серели,
Когда я в них копытом наступал.
Всё ближе, ближе. Наконец, у окон,
Раскрытых в сад, я замер, чуть дыша.
У пианино дева в белом. Локон
Щеки касался. Плакала душа
От предвкушенья с Богом скорой встречи
У лестницы, ведущей в райский край.
Ей ангел, руки положив на плечи,
Шептал на ухо горестно: «Играй
Же, грешных души пробуждая, к Богу
Чтобы свои направили шаги,
К небесной грани различив дорогу,
Хоть и не видно было бы ни зги!»

С кем не случается внезапного испуга,
Когда закат задумчивый ветвей
Касается и на скамье подруга
Сердечная сидит, и соловей
Поёт над роз раскрывшихся бутонов
Феерией пурпурною в тиши
Аллеи сонной среди ветра стонов,
Когда в порыве страсти две души
Стремятся слиться, стать единым целым
И губы тянутся застенчиво к губам
В глубинах сада, где мрак чёрно-белым
Крадётся змеем по стволам-столбам,
Что купол неба серый подпирают
Над головой, и хочется сбежать,
Но нету сил, и искры догорают
В глаз тёмных бездне, света отражать
Переставая тусклые оттенки
И отблески алеющих лучей,
И пальцы рук дрожащие коленки
Ласкают, тая в омуте очей?
Что, вздрогнули? Картина вам знакома?
Я сотни пар возлюбленных встречал
Под сенью клёнов поодаль от дома.
Я по глазам их, право, отличал
От тех, других, кому не ведом чувства
Огонь в груди, кто глух к призывам Муз
И отрицает магию искусства,
Как недостойный изученья груз.
Сия напасть меня не миновала.
И я к ногам Тринадцатой припал,
Слова любви твердя у покрывала
Опавших листьев, что чертил опал
Унылый солнца у размытой грани
Земли и неба, красотой пленя
Изящных черт, когда с тоскою длани
Теней угрюмых обняли меня.