Матвей Снежный - Думай, что хочешь. Сборник стихотворений

Под чужими, смешными флагами, мы шагали нога к ноге,
Через петли, между оврагами, и с одним ружьем – налегке,
Упиваясь чужими мыслями, все надеясь сбежать, сбежать,
Нам неведома была истина, что не можем мы впредь решать
Где нам жить и куда отправиться, у кого бы просить руки.
Командиром была красавица, но я помнил, что мы враги.

Я был первым, кого поранили – кровь стекала по мне рекой,
Мне казались насмешкой грани их, я же был сам всегда с собой.
Умирать, как давно положено, я хотел среди бурных вьюг,
Но судьбою все подытожено: нет друзей, нет семьи, подруг.
Командир мне все улыбается, только злобой блестят глаза:
Я же знаю, что ей не нравится, что пути у нас нет назад.
Я же знаю, да не сказать уже – свет брезжит у моих глазниц.
Я не стал бы лучшим из мужей, стану лучшим из корма птиц.

От бессилия только костяшки хрустят: ты казалась мне медом, но вышла, что яд,
Выжигает мне сердце отчаянный взгляд. Я тобой, будто крепость, мгновением взят.
Ты чертовски красива, и это твой плюс – но таких, слишком ярких, я сторонюсь.
Утонуть в своей боли я не боюсь – я боюсь оплести ей, будто моллюск.

Я боюсь показаться навязчивым, сложным, когда руки охвачены чертовой дрожью,
Растекаешься ты по кобальтовой коже. Мы порой слишком сильно в боли похожи.
Ты смеешься так мило, но выйдет оскал, и прорвется тот зверь, что в душе я таскал,
Он был юн и забит, трагически мал, но с тобой будто пристань свою отыскал.

Но с тобой даже Ад всем покажется Раем: я хожу между жизнью, от края до края,
И в ладонях твоих я умираю. Я не знаю всего, но о Смерти все знаю.
И пусть бьется предательски красное сердце, пускай лед не сумеет от снега согреться,
Пусть в душе моей сотня и одна дверца. Ты мне раны целуешь – и сыплешь в них перца.

Дориан смеется почти в лицо: «Видишь, братец, как было просто?
Ты слывешь убийцей и подлецом, а лицом – не старше, увы, подростка.
Годы-то идут, а тебе не страшно – не подвластен бегу ты суровых лет.
Город прорастает новостройкой башен, и тебя целует уж неона свет».

Дориан смеется нагло и довольно: «Что ж тебе неймется, мало ли побед?
Да таким, как ты, не бывает больно, не бывает, слышишь? Боли твоей нет.
Да таким, как ты, только не меняться – красота увянет пусть в других телах,
Пусть в таких, как ты, холодно влюбляться, вам довольно жить только при делах».

Дориан смеется, подает мне руку, и его улыбка давится в оскал:
«Разве ты не чуешь, братец, эту скуку? Я ее по венам, вместо лимф, пускал».
Я смеюсь же нервно – только б не заметил, только б не увидел мой простой секрет:
За свою природу я давно в ответе. И горел полгода мой немой портрет.

Склюй мое сердце, милая, склюй и отдай врагам:
Я всю свою Вселенную сложил не к твоим ногам,
Не о тебе писал я, слезы глотая в ночь,
Но твоим милым именем я называю дочь.

Бей меня в печень, милая, чтобы разжечь огонь —
Сердце мое стеклянное держит твоя ладонь,
Греет его отчаянно, зиму в весну кляня,
Ты – как носитель знамени и моего огня.

Режь мои строки, милая, режь их и не жалей —
Даже ночами южными слышу я рев коней,
И углем вместо воздуха в комнате я дышу.
Я о тебе, о, Темная, тысячи лет пишу.

Эти пошлые сны не научат меня, как любить без остатка,
Как в твой город ступать, ожидая причины.
В этой жизни всегда не бывает так гладко,
Как желали бы женщины и их мужчины.

Эти горькие руки никогда не коснутся ключиц,
Мои острые скулы вырезаешь ты дрожью.
Я узнаю тебя среди тысячи лиц,
Что как ангелы будут друг на друга похожи.

Я узнаю тебя через тысячи лет,
Через ворох веков и традиций.
Я узнаю тебя, мой проклятый секрет,
Что ты был моим братом, а я – твоим принцем.

Я так улыбаюсь, что позавидует Джокер:
Твою жизнь я давно проиграл где-то в покер.
Твое сердце я продал, а после выкрал и съел.
Я всегда не умел оставаться вне дел.

Я так ухмыляюсь, что даже Дьявол смеется —
Я разбил свои крылья, когда взошло Солнце,
И с тех пор ношу маску я вместо лица.
Ты была, моя милая, тенью отца.

Ты была, моя милая, огненным дымом труб,
Я с тобой целовался, отгрызая кусочки губ,
Я тебя разрезал, как игрушку, на части.
Ты звала меня болью, а я тебя – счастьем.

Что теперь, моя милая, скажет мой глупый Бог?
Я к нему прихожу, и сажусь на его порог,
Он мне тянет ладони, а после – ребро сорвет.
Я – навозная муха, а ты – мой библейский мед.

Мои клыки рвутся разгрызать твою шею,
Бледно-алым окрасить шелк простыней.
Я едва ли о прошлом, родная, жалею,
В моей крови белеет шепот аллей.

Не пугай серебром меня, о, не пугай!
Я уж пуган кострами и углями черными,
Я давно разломал все строения в Рай,
Где не выжить не в небо влюбленными.

Я давно научился ходить в свете дня,
И иконками силу мою не прожечь.
Я тотемом сам стал для чужого огня,
Вместо лимфы течет во мне желчь.

Я давно научился дышать как все люди,
Я кажусь нервно-хрупким под маревом сильным,
Но ты знай, дорогая, что все еще будет,
И в тебе прорастут моей смерти осины.

Кто тебе я? Ни ведьма, и не жена,
Сплошь душою обнажена,
Будто сердце велит гореть.
Голос мой – звенящая медь.

Кто я тебе? Ни брат я, и не сестра,
Во мне море и дым костра,
Цветут белые крылья боли.
Я спокойна – и ты спокоен.