Александр Козлов - Медведь-Шатун

Или

«Сегодня пересмотрел клип „Алисы“ – „Дети последних дней“, и понял, что он пророческий. Интеллектуальная сфера искусства умерла. Начинается эпоха пред-эсхатологического модернизма, и это конец мира! Творческая субстанция человека умирает жестокой смертью. Останется лишь потребительское стадо, привитое вакциной лже-гуманизма…»

Во многих его творениях присутствует тема духовности, но чаще он писал о смерти. В личной переписке писал откровенно: «Вот ты знаешь, я раньше думал, что могу писать про смерть до глубокой старости и она меня помилует за это… А как эта морда передо мной явилась в качестве болезни, так моя ж@@а сразу сузилась до мышиного глаза… Страх ужаснейший и ты понимаешь, что никто тебе не поможет, если костлявая начала свой отсчёт. Вот это и есть настоящий ужас – ужас в том, что дороги назад в жизнь нет. И вот здесь, из-под сознания, появляется забытый бог, который тебя обнимает и даёт надежду… Я перестал быть атеистом».

После таких слов, я понимала – он знает, что ему осталось недолго жить, а когда «ставила» себя на его место, мне становилось страшно и больно, всё тело сжималось в комок отчаяния, и начинала плакать. Он это чувствовал и писал: «Только не надо реветь, терпеть этого не могу!». Но передать то, что чувствовал он сам, невозможно… Незадолго до смерти он написал: «Я хочу верить в посмертную жизнь! Я хочу существовать и дальше в посмертной реальности!».

– Ох, Шатунчик, Медведя, Сашыч! Я уверена, что ты есть в посмертной реальности… И я плачу, да, пишу это и плачу, хоть ты терпеть этого не мог… Прости, дружище!

У Саши получалась необыкновенная и любовная лирика. Он умел донести до читателя, что он чувствует к женщине, когда любил, и саму женщину, какой она ему кажется. Удивительная чёткая, и в то же время, тонкая грань прочитывалась в его строках о любви. Такие стихи хотелось перечитывать, уж слишком они были крылатыми, сумасшедшими, тёплыми, страстными и искренними. А сам автор, тот самый Медведь-Шатун, который рычал в других стихах, становился мягким, ранимым, игривым и очарованным медвежонком.

«Если честно, когда рядом с тобой любимая женщина – то научишься всему, что она скажет. Просто надо любить человека, а это самый большой стимул в жизни…»

«У нас в Самаре 27 градусов и вода в Волге 19, 7… Аномалия дикая, такое ощущение, что не сентябрь месяц, а начало августа. Точно у Господа Бога крышу снесло, такого у нас никогда не было…»

«То ли я завяз в своей болезни, то ли талант закончился (а был ли он – этот самый талант?) Ни одного образа за последнее время в голове…»

«Всё, что я хочу сейчас – это просто жить, просто жить в этом мире. Я сегодня шёл из магазина и увидел скворцов, огромную стаю скворцов над моим подъездом… Скоро весна… Давай о тебе поговорим…»

Многие, из последних его стихотворений, были уже пророческими. Не побоюсь сказать, что он буквально «катал смерть на языке», а она писала за него… Жаль только то, что он видел себя в другой реальности в тёмных красках. Я же думаю, и уверена, что в той жизни, всё намного светлее и его существование будет длиться очень долго…

«Александр не был простым человеком, как впрочем, и любой человек не прост в жизни и в творчестве. Его прямолинейность иногда была феноменальна, а неуживчивость в социуме, порой граничила с беспомощностью чудака, который никак не сообразит, почему окружающие не могут понять очевидных ему вещей. Мы не были приятелями и знакомыми. Мы дружили. Дружили честно и без обид. С ним было интересно спорить до пены и чуть ли не до ножей, а потом разговаривать о жизни, да и крепко „вздрогнуть“ было до чёртиков хорошо. Он был честным другом, и я до сих пор дорожу этой дружбой. Я помню, когда Александр впервые пришёл на Зону Критики и выставил одно из своих стихотворений, был просто шквал критики, но Шатун держался стойко, вот тогда-то мне и понравился этот парень с обожжённой душой и со своей особой геометрией крыла. И я сделал начитку на его „Осенний променад“, чтобы исчезло недопонимание. У Сашки не было ни одного „проходного“ стихотворения. Бывает, пишешь о том, что хочешь сказать, а тема уходит, уходит, и в итоге, получается так себе, именно, проходное – 2—3 слова существенного смысла, а остальное вода. Шатун никогда не грешил этим, он добивался того, что хотел сказать – у него не было „проходных“. Его стихи не надо принимать как слова, выстроенные в вычурном порядке, их надо пропускать через себя. Все! Их надо впитывать кожей, обрезаясь об острые грани вложенного смысла, ими надо обжигаться и захлёбываться… Ими надо жить…»

«Поэзия автора Медведь-Шатун всегда производила на меня двойственное впечатление: с одной стороны я восхищался его умением подобрать слова, образы, эмоциональный фон – точность и впечатление от которых могли соперничать с творениями мастеров прошлого века, с другой – уничижительность и самокопание, сила самосожжения слегка пугала и удивляла – до каких глубин способен добраться человек в стремлении самопознания и очищения?

Именно очищения, я понимаю многие стихи Александра как попытки раскрыться и избавиться от тёмных мыслей и эмоций, что время от времени посещают каждого. И мне кажется, что ему это удалось в конечном итоге, он смог понять и принять себя таким, какой он есть. Я же видел в нём верного товарища, честного друга, дьявольски талантливого поэта и мне нелегко принять, что не могу, как и раньше, побеседовать с ним на разные темы, получить заряд силы и уверенности. Хотелось бы, чтобы и другие, прочитав его стихи, увидели не просто человека, а Личность, пусть порой мятущуюся и неуверенную, но всегда готовую идти вперёд, несмотря ни на что…

Да он, вообще, всегда казался таким монолитом, замковым камнем, одним из тех, на которых строится каждая крепость и каждый дворец…»

«Саша, Сашка…

Он часто был разным, диаметрально разным – взрывным и меланхоличным, грубым и нежным, мог сгоряча оскорбить человека, а потом яростно корил себя за это и находил силы попросить прощения, искренне, от души. Не зря же он с молодости взял себе ник – Медведь-Шатун. И творчество Саши в полной мере отражает его характер – стихи наполнены метафорами, неординарными эпитетами, мистикой и всё это органично переплетено с обычным человеческим бытом. Его герои то ныряют в жуткую клоаку жизни, а иногда, и в сам ад, то взлетают к небу и ловят мечту о светлом, чистом месте, где нет ненависти, боли, страданий.

Таким он и останется в моей памяти – неприкаянный, мечущийся между добром и злом, между тьмой и светом. Верю, что теперь ему дарован покой».