Борис Ефремов - НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА! Поэма покаяния

Я к свету Господа так искренне стремлюсь,
Но жутким прошлым,
словно ножиком, изрезан,
И, словно заново, как ты, рождаюсь, Русь,
И, словно кандалы, в душе моей железо.

Я знаю мне в пути своих не хватит сил,
И я прошу у Господа, пока не поздно,
Чтоб Он от прошлого меня освободил,
И научил меня молиться Небу слёзно.

И чтоб России с болью справиться помог,
И чтобы дал ей позабытой благодати,
И чтобы родники рождённых сердцем строк
Лишь только кстати были,
были только кстати.

Вот и сникла душа под напором
Грубых сил, подкосивших вконец.
За кладби́щенским серым забором
Успокоились мать и отец.

Раньше знал, что по старому следу,
Пусть уже не таким молодым,
Я под осень к ним в гости приеду,
И мы вновь за столом посидим.

Поболтаем – сердца нараспашку,
И я всем – коньячку подолью,
И отцу – подарю я рубашку,
Ну, а маме – платок подарю.

И казалось, не кончатся речи,
А с речами и рыбный пирог;
И опять при случившейся встрече
Я ступлю на родимый порог.

Но смешались дороги и вехи,
И ушла молодецкая стать,
И мне не к кому больше приехать,
Да и денег, увы, не собрать.

На сиротскую боль обречённый,
На земле я не долгий жилец…
Жаль, что я до сих пор не крещёный,
Был бы Бог мне и мать, и отец.

Он спешил на вершину
пока недостроенной башни,
Чтоб спросить Люцифера
о грянувшей буре свирепой.
И уже был у цели,
но в огненной молнии страшной
Башня рухнула вниз,
несмотря на могучие скрепы.
Так закончился труд
горделивый, великий, нелепый.

Осенние леса полны листвой,
Но не шумливой, а уже опавшей,
И одинокий ветер набежавший
Свистит в пустых ветвях над головой.

А как с утра я вышел торопливо,
Как радовался дальнему пути! —
И вот уж мне тревожно и тоскливо,
Хоть самому разбойником свисти.

Как будто я как сорванный листок —
И ни отца, ни матери на свете,
И средь чужбин, в пустые чащи эти,
Мой жалкий путь скитальческий пролёг.

И мне уже ни в чём отрады нет,
И я бегу обратно как придётся.
И стылый ветер ухает, смеётся,
Свистит сквозь ветки голые вослед.

Я рано встал, да вышел поздно.
Сияет льдистая луна.
И снежный путь блестит морозно,
И даль лазурная ясна.

И я иду походкой юной,
И так легко в душе нести
Покой морозной ночи лунной
И ясность позднего пути.

И сказали умные соседи:
«Да какой же это огород?
В этой каменистой тесной клети
И трава, пожалуй, не взойдёт».

Но отец, ни слова не ответив,
Всю весну загонку расчищал,
Высадил рассаду и всё лето
Закуток водою поливал.

Словно раб под плёткою трудился,
Как в заклятье, веря в свой успех,
Ну, а урожай не уродился,
Помидоры выросли с орех.

И соседи, видя неудачу,
Говорили в гордости своей:
«Получилось так, а не иначе.
Мы ведь говорили, Алексей…»

Но однажды подошла старушка,
Что жила квартала через три,
И сказала: «Чтоб была послушна,
Ты её, земельку-то, сдобри…»

И ушла, стуча своей клюкою.
И, как только этого и ждал,
Мой отец очнулся, и с весною
Чем-то странным запасаться стал.

Из «Сельхозтоваров» в изобилье
Слитки каменистые принёс
И за порошковой едкой пылью
Съездил на автобусе в колхоз.

И, когда опять пора настала,
Целый день в загонке проводил,
Лишь под вечер, громко и устало
В кухоньку подвальную входил.

«Ну-ка, мать, корми скорее щами», —
И, переведя маленько дух:
«Нынче, точно, будем с овощами,
Не земля, а лебединый пух!»

Так, в заботах, пролетало лето.
И отец уже в конце его
Понял, что из доброго совета,
В общем-то, не вышло ничего.

И опять соседи не без смеха
Видели, что каждый помидор
Был чуть больше грецкого ореха —
Как непослушанию укор.

И уже понуро и устало
Мой отец за щами говорил:
«Видно, фосфорита было мало.
Да назьма чуток не доложил…»

Знал ли я, что позабыть сумею
В суматохе собственных забот
Странную отцовскую затею
И его аршинный огород?

Выпала далёкая дорога.
В гости звал отца. Да только вот
Отвечал он: дескать, очень много
Времени идёт на огород.

Ну и огород! – Я улыбался,
Старика в чудачествах виня.
Вдруг, открыв посылку, растерялся:
Полыхнули пламенем в меня

Помидоры!.. огненные гири!..
Сверху лист с припискою в конце:
«Это вам гостинец из Сибири.
Вспоминайте чаще об отце».

Эти лили-путинки —
Жизни промежутинки.
Смотришь, смотришь —
смысла нет,
Даром выкуришь
кисет…

Если наших, словно мух,
Бьют, как говорится,
Путин в нас вселяет дух —
С гор на лыжах мчится.

Ну, а наши бьют чечен,
С видом одиозным
Он летит с кремлёвских стен
На руины в Грозном.

Там вручает ордена
Воинам-калекам.
Жаль, позднее будет нам
Заменит их некем.

Срок настанет сеять-жать,
Груз таскать на стройках,
А у них режим – лежать
На больничных койках.

И не врежешь в тот момент
Ни по чьей сопатке —
Будет новый президент,
Взятки будут гладки.

Обещал он всей стране:
«Дайте срок – упрёмся,
Отобьём рога Чечне —
И за Русь
возьмёмся…»

За Ичкерию-Чечню
Он и вправду взялся:
Редкий кустик на корню
Там стоять остался.

Все как есть боевики
Мокнут по сортирам.
Только тех, кто кунаки,
Отпустили с миром.

В ножны вложены мечи,
Стол накрыт к обеду.
Затрубили трубачи
Громкую победу.

Но в великий миг судьбы
Что-то вышло боком:
Из Чечни пошли гробы
Траурным потоком.

Не успеют здесь отдать
Почести солдатам,
Там уж надо начинать
Ход давать лопатам.

И корячатся мозги:
Как же? Кем убиты?
Если все боевики
Напрочь поразбиты?