Борис Ефремов - НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА! Поэма покаяния

Ну, а разве не по воле
кэгэбиста-демократа,
Столько лет бездарно-грязных
просидевшего в Кремле,
Разорвали Русь на части,
как на части рвёт граната,
Те, кто хапал миллиарды
в воровской кромешной тьме?

Разве это не по воле
демократа-кэгэбиста
Все заводы развалились,
все поля позарасли,
И спивается народец,
наркоманит в жизни мглистой,
В загнивающих просторах
нашей матушки земли?

О! такой народец просто
одурачить и обставить —
Обещай поднять зарплату
да винца пообещай.
За одно уже за это
он начнёт владыку славить
И хвалить его таланты,
только уши навостряй!

Боже мой! Каким дебильством
наградила нас природа
За отход от чистых, светлых,
славных замыслов Христа!
Ты прости, Господь, измену
неразумного народа,
Дай раскаянье несчастным,
распечатай нам уста.

За грехи большие наши —
и большие наказанья:
Этот грязный и коварный
к власти гибельный приход,
Это в гнусном униженье
вековое прозябанье,
Это наше сверхтерпенье
возгордившихся господ.

Дай нам разума и воли,
как в годину дальней смуты,
Инодумцев-иноверцев
в шею выгнать из Кремля,
Чтоб с Россиюшки великой
пали путинские путы,
Чтоб вздохнула полной грудью
наша русская земля.

Предчувствие стиха,
И дальняя дорога:
Быть мёртвым для греха,
Но быть живым для Бога.

Как нам жить после наглых обманов?
Как нам жить, угодившим в беду?
Рано утром истерзанный встану
И в соседнюю церковь
пойду.

Опущусь перед строгим распятьем
И Спасителю с болью скажу:
«Жить с любовью положено к братьям,
А я зло на кремлёвцев
держу.

Да и как мне любить их, родимых,
Если столько вреда для страны
Принесли они, воины мнимых
Перемен,
под смешок сатаны?

Я про беды свои забываю,
Денег нет,
ремешком затянусь.
Но бороться в стихах продолжаю
За народ мой несчастный и Русь.

Знаю,
власть нам даётся от Бога,
Но позволь мне её не принять.
Разреши непокорно и строго
Каждый шаг её злой обличать.

Боже, Боже!
Пусть грех мой великий
Оправдается поступью дней,
Чтобы правды пречистые лики
Воссияли над Русью моей».

Любая власть дана от Бога,
И с ней мириться мы должны.
Но эта власть – от сатаны,
И мне рога её видны,
Ведь я поэт, пророк немного…

Где-то в просторе далёком, —
Где, я и сам позабыл, —
Стынут под снегом глубоким
Холмики ваших могил.

Чем же я вас отогрею
В этот жестокий мороз? —
Поздней любовью моею?
Жгучими каплями слёз?

Но сквозь вселенские дали
Токи сыновней любви
К вам не дойдут, и едва ли
Слёзы пробьются мои.

Знаю, и солнце не сможет
Души ушедших согреть.
Что же так мучит и гложет
Сердце, узнавшее смерть?

Или и в сердце остылом
Боль сиротливо растёт —
Так же, как в мёртвой пустыне
Тайный оазис цветёт?..

Вот и расплата настала,
Больно и пусто в душе.
Даже письма, как бывало,
Я не пошлю вам уже.

Говорят, олиричивать надо
Гнев рассерженной лиры моей.
Я и сам бы охотней рулады
Сочинял для услады людей.

Да рулады тогда лишь охотно
С беззаботных срываются струн,
Если в мире светло и свободно,
А душою беспечен и юн.

Но душе не легко оставаться
Молодой и беспечной, когда
Над страною ненастья клубятся
И гремит за бедою беда.

Разве вспомнит душа о лиризме,
Если новый обман у ворот,
Если в нашей истерзанной жизни
Так забыт и унижен народ.

Но без правды – и песни не выйдет.
Широко и свободно дыша,
Зло и правду душа лишь увидит
И услышит их – только душа.

И, лиризма цветы отметая,
Пусть их горы уже нанесло,
Скажет людям, где правда большая,
Где смертельно опасное зло.

Так, в награду за пулю в нагане,
Что сразила его наповал,
Маяковский в бичующей «Бане»
О партийном начпупсе писал.

Так Есенин, на карту поставив
Жизнь и честь перед стаей лжецов,
Гнев и правду «Страны негодяев»
В лица главных швырял подлецов.

Потому что душе лишь привычней,
Не уму, а душе лишь одной,
Где лиричней, а где сатиричней —
Выбрать лиры сердечный настрой.

Страшно качает деревья
Северный ветер ночной.
Словно природы кочевье
Путь совершает земной.

В шуме листвы хлопотливом,
В диком порыве ветвей
По городам и по нивам
Хлещет рекою своей.

Странное это стремленье!
Бьётся, как порванный флаг.
Хочет пропасть в отдаленье,
А от окна – ни на шаг.

И, как деревья бушуя,
Душу я тешу свою,
Но, в шуме листьев кочуя,
Всё у окошка стою.

Странное это кочевье
Нынче случилось со мной.
Страшно качает деревья
Северный ветер ночной.

В минувший год осенним днём
Я вышел из пролеска.
Мир сник от тишины кругом
И солнечного блеска.

И вдруг в прогретой тишине,
Почти за небосклоном,
Неясный звук стал слышен мне
Звенящим странным стоном.

Я полем по жнивью шагал
И понималось смутно,
Что дальний стон не затихал,
А нагонял как будто.

Я оглянулся, журавлей
Приметив еле-еле,
Шеренгой ломаной своей
Они на юг летели.

Легко пронзая синеву
И солнечные дали,
Они по правде, наяву
Так жалобно стонали.

О, этот тихий, скорбный стон,
С курлыканьем молебным!
Как разрывал мне сердце он
Над сжатым полем хлебным.

Два наших горя бились в лад,
Надрывно вместе плача,
И понял я,
о чём звенят,
Что стон их долгий значит.

Я в думе горестной своей
Таил печаль и жалость,
Что хлебных на Руси полей
Почти что не осталось.