Ноэми Норд - DjVu. Свержение. Территория Зомби. Империя целаканта. Прогулки по сковородке

Стерли, вычеркнули, удалили,
заполнили место чужой игрой,
растоптали, плюнули, на кусочки разделили:
– Если не заткнется – ваще бензопилой.

И восторг танцующих чурок среди дыма,
главная преамбула смерти – кляпом в рот.
Жгут процессор: чистка схем необходима
жести, кричащей: «Модератор врет!»

Стираются невидимым приказом
слова, посты, надежды и мечты,
еще мгновенье – будешь стерт и ты,
замеченный тупым надменным глазом.

Изгнанники российских сайтов
готовят список темных лиц,
модеров, сук убитых байтов
и без купальников девиц.

Они, ханжи, владеть не вправе
всей преисподней гигабат,
готовят список сей к расправе:
– Свободе, Равенству – виват!

Не ной, красавица, при мне
ты песни Ханжии лукавой, —
погрязнем в коксе и вине —
мы не рабы – в том наше право.

Детям детей – жить в постромках?
А вот не хочется! Не надо!
Тащи вакханку на руках
в кусты, где рядом эстакада.

Ебббби ее ты на виду
у всей планеты громогласно,
не заклеймит ее пизззззззду
сей модератор, что «Опасно!»

Пишется не из висков —
из кончиков пальцев,
они стерты до нервов когтей,
до пульпы тоски.
Не под ритмы витии танец альфа самца,
над безумным рыданьем отца.
Крылья сгорели,
но ангелы не улетели,
не вспорхнули над тяжбой маньяка,
дразня его: дядя-макака.
Не человечье
сжимает гашетку предплечье.
Куй, Мастер, доспехи,
крась яростной кровью мЕхи.

Я не верю в суть хиромантии,
в бесконечные линии жизни,
я не верю в линии дальние
их прервет гвоздь любой.
О, брызни,
влага, алая кровь, ломая,
судьбы, данные небесами!
Говорят, Христос провоцировал
палачей своими речами.
Сам поэт виноват, что слово
удержать в голове не может.
Сам поэт виноват, что снова
все равно его кто-то заложит.

Клевещет и шепчет по сайтам, браня,
в охотничьей гонке вскачь,
за то, что когда-то прочь прогнала,
за то, что знаю: стукач.

Сыну шлет письма, влезает в нутро
доверчивого подростка,
гадкий урод – помню его,
смутно, мерзко, несносно.

Коростами целит прыщавый баран,
в архивах снует пятерня.
Секретный отдел, оборонный госплан,
невыездный статус, гебня.

Этот гад
кочует с сайта на сайт,
подставляя в каждый пост плоскую рожу,
словно раскатанный сочень,
раплющенный скалкой на ушах.
Нарисуй вокруг глаз очки —
не исправишь – блин комом.
Жижа прет из мозгов,
выжимая проглоченный джем
в пережаренную блевОту.

Механический паучок перебирает лапками ниточки сети,
он гордится правом надругаться над авторской душой,
он кричит: «Ату»!
Он шляпой метет перед намазом,
аплодирует фразе:
«Женщина тень мужчины, и не более того».
Ех ее в рот, даром идеи грабастай,
порви на кусочки, разделы – мети,
тень должна быть безмолвна, тень должна быть грудастой,
жопастой.
– Клыкастой?
– На сафари знатно порвем!
Механический паучок
в мире, сотканном из удавленных слез и абортов,
дергает за тончайшие волоски, за жилки, за пульпу,
за свою кочерыжку, которая давно не отбрасывает тень.

Все идет к Большому Топору.
Карты памяти – всего нужней перу.
Потрудись, все запиши на них,
заминирован трояном каждый стих.

Здесь были 1000 стихов,
на тему «нет войне»,
забанены, как суть грехов
и бедствия втройне.

И нет ответа до сих пор:
за что? Когда конец?
Здесь были 1000 стихов.
Их нет. всему – Свинец.

Лесбос – ада начало, где Сапфо,
шагнула с обрыва в пропасть из-за любви к юнцу.
Цена клеветы, как пена для Афродиты, – саван.
Кровавая темная драма каждой богине к лицу.

Клеветой извели Клеопатру, смешали с грязью Тамиру.
Приговорили к личи девять китайский принцесс.
Стоны подхвачены эхом, разнесены по миру,
горечью темных историй выел извилины бес.

Долго в народе чтили Марию Антуанетту.
Загнули дугой, обезглавили, в улыбку плюнул палач.
Жанна д» Арк добавила каплю крови рассвету.
Франции вера – Свобода! Плачь о сожженной, плачь.

Имя в анналах истории: Мнишек. Зубами скрипела.
Об кружева Романовых чернь отчищала штыки.
Женская кровь, как легка ты! Украшено пытками тело,
чернилами женской крови.
Не смыть, ни единой строки.

Сожженные ведьмы?
Они не сгорают
они оживают,
одухотворяют.

Испей каплю крови
живой Клеопатры,
Она твоя пальма,
стихия угара.

Проникнув к безумию
царственной власти
узнаешь, что демон
здесь каждый отчасти.

Власть есть число.
Число есть вразуменье
невыразительным зажаренным лжецам.
Прикуривают от костра: «Простите».
Но я прошу:" Прочтите!
Ради дам».

Вальсируют колдуньи на углях,
их лет – легчайшая заоблачная взвесь.
Они от страшной боли не кричат,
а улыбаются:
– Поверьте, ведьмы – есть.

Да! Ведьмы есть, покуда скуден мозг,
покуда нету швали краше этой,
которая ресницами из звезд
размазала злой пепел над планетой.

Ведьма, любительница БДСМ,
дотлевающая на костре,
улыбается из огня:
– О подобном не мечтала на шабаше.
Не затухай, костер!
Он глаза юноши в пятом ряду партера.
Слезы в них – драгоценное жидкое золото,
которое тысячелетиями ищут маги,
из-за которого наши крылья в костре.
Закрой глазки, спрячь драгметаллы,
выруби жидкий кристалл.
Прочь руки, палач,
не нужен порох на шею.
Улечу медленно, словно закурю напоследок.

– Гори, ведьма!
Ты видишь, как мальчик смотрит?

Нездравый недруг, легкий яд,
змеиный след венки хранят,
и жало мускульной тоски
в разломе гробовой доски.

Из саркофага, где она
лицом по прежнему нежна,
был возрожден и змей, и тлен —
коснуться бедер и колен.