Инна Фидянина-Зубкова - Думки девичьи горькия. Стихи о девушках, феях и нимфах

Мы с тобою, дворник, квиты:
обнищал ты, как и я.

Заиндевевшие чёртовы острова.
«Чёртовы острова» —
это игра, игра на выживание.
Выживу, так задание
будет выполнено навеки.

Мёртвые вокруг человеки.
И я среди них ни жива,
ни мертва, ни печальна,
не ломаю руки в отчаянье,
а холодно прорубаю путь:
«Мне б на мёртвых людей не взглянуть!»

Не гляди, не гляди, не надо!
Выживешь, будет награда:
начнут стихи твои литься
и благодарные лица.
Погляди на них, больно не будет.

Нет, конечно душа не забудет
чёрствый остров и мёртвых людей.
Но ты ход свой руби поскорей
и иди иль плыви, неважно!

Да помни, кораблик бумажный
у тебя всегда под рукою,
он мёртвое море накроет.
Ты в нём сиди и пиши
свои стихи, они неплохи.

Сахалин Господин колышется:
«Хорошо ли, тепло тебе дышится?»

Хорошо и тепло, и вольно,
даже в лютый мороз раздольно!
До чего ж я люблю бураны:
заметут и следов не оставят.
Пропаду без следа и сгину,
ищите потом свою Инну.

А Инна уже на небе
разговоры ведёт со светлым
богом Островным очень долго:
«Ну как тебе, доча, Волга,
красивы ли горы Урала?»

Киваю: «Я не встречала
ничего красивей Сахалина.
Можно я снова двину
на свой островок гремучий?»

Хмурит бог свои тучи
«Да нет уж, сиди родная.
Видишь, тело твоё закидало
снежной, белою кучей.
Ты со мной, ты дома. Здесь круче!».

Сахалин Господин не шевелится:
то ли наст тяжёл, толь метелица
слишком сурово кружит.

Лечу в тело. За жизнь борюсь. Ну же!
Из сугроба большого я вылезу,
Сахалин Господин свой вымету
от нечисти всякой стихами!

Подождите меня там папа с мамой.
А я берёзку обниму и рябину,
над могилками поплачу и сдвину
Сахалин с насиженного места:
плыви, как лодка, по ветру!

И бог Островной за тучей
вздохнёт и скажет: «Так лучше.»

Тут каменья вековые
и столетни берега.

Что ж вы, девки молодые,
не приходите сюда:
на волну поматериться
или просто погулять.

Южный вечер будет длиться.
Как же хочется узнать:
на миру ли мир раскрашен,
на ветру и пыль красна?

Океанский ветер слажен —
надувает паруса!
Где вы, девки? Где ты, мать?

Я пошёл бы в дом поспать,
да неведомый Кощей
не принял моих мощей.

Волны плещут у песка
мать усопшая спала,
а каменья вековые
глазы греют свои злые.

Не ходите никогда
на зовущи берега.

Эти черны корабли —
миражи, миражи.
Эти красны паруса —
лишь вода, вода, вода.

Сахалин, Сахалин – не тебе чета.
Сахалин Господин – это навсегда.

Вот побывал ты, вроде, в Магадане,
а хочется домой, ведь, к папе с мамой,
на Сахалин, на остров свой могучий,
который и Чукотки даже круче!

«А ты, детка, в Сочи не бывала?»

Что я в ваших Сочах не видала:
ни каторги тебе, ни одиночества,
ни закалённого в снегах отрочества.

А знаете, на острове: моря —
они везде, куда б я ни пошла.
Вот из-за этих то морей
не видно ваших мне Сочей!

*
Сахалин, Сахалин – не тебе чета,
он допишет стих, а я вразнос пошла
по горам крутым да побережью.

Не хочу убийцей слыть, но всё же срежу
подосиновиков толстопятых.
Слышишь как они кричат: «Проклята!»

– Слышишь, Инна,
ты живёшь на Сахалине?
– Я живу на Сахалине.
– Я там не бывал никогда!
– Тебе никогда там не быть.
– Почему?
– Так как устанешь плыть,
у нас такие моря!
В их пучинах сплошная беда,
а она любую мечту
тянет всё время ко дну.

– Слышишь, слышишь, слышишь, Инна!
– Я живу на Сахалине,
не пытайся со мной говорить,
потому что устанешь зубрить
громаду моих стихов!
Ведь без них я никто.
Будь здоров.

Он встал и закрыл ноутбук,
мой виртуальный друг.
Прошептал: «Тяжело с тобой, Инна», —
и на остров гремучий двинул.

А пока он плыл и шагал,
воздух в небе так дико устал!
«Не дойдёт», – шуршали моря.

Не дошёл, заболел. Я одна.
На гору взобралась и жду
на холодном, промозглом ветру.

На севера, на севера, на севера!
На севера (сказали доктора),
на севера, где северный народ
даже в пургу не пропадёт.

На севера отправилась Москва
Брянск, Белоруссия, Литва.
На севера: на Дальний на восток,
на Сахалин, Курильск, Владивосток,
на БАМ, Амур, в Хабаровск.

О сколько ж нас пропало,
пропало навсегда!
Там наша даль-земля,
она нас понесла
и всё несёт, несёт
вперёд, вперёд, вперёд!

А впереди пурга
и бешеный народ.
Ну кто его поймёт?
То пляски-свистопляски,
то мёрзлая вода,
то горы-перегоры,
то дружба навсегда!

И горе рекой:
хоть купайся или пой
про горы-перегоры,
про рыбу и про лес,
про баню, прорубь, шубу.

Ну вот и чёрт залез
в истерзанную душу:
«Такие, брат, дела.»
– Зачем же я припёрся
на эти севера?

*
На севера, на севера, на севера,
на севера (сказали доктора).
Я верю, верю, верю докторам,
свой север никому я не отдам!

Пьяный доктор спит на лавке,
мёрзлый город не поёт.
Не помри сегодня, Клавка,
сала шмат Колян несёт.

Ой, одна я у маменьки,
одна-одинёшенька я у папеньки,
никто меня замуж не берёт:
никто в наши ворота не пролезает!

«А широки ли ворота?»

Папанька сделал для кота.
Ой, несчастная я, горемычная!

«К горю мы привычные!»

Да кто это лезет,
кто плакать мне мешает?

«Сосед твой Мишаня!»

Я соседей с малых лет не видала,
маманя гулять не пускала.
А страшной ты сам али нет?

«Пригож собой, пока что не дед.»

Ой, жизнь моя нескладная,
гори она неладная!
А замуж ты меня, Мишаня, возьмёшь?

«Через забор ко мне сиганёшь?»

А зачем мне через забор сигать?

«По другому мне тебя не забрать!»