Владимир Силкин - Сирень Победы (сборник)

А ты кричишь, и я тебя услышу,
И в полушаге проползёт беда…
Ещё луна взойдёт над нашей крышей,
Заглянет в гости ранняя звезда.

Прошедшей ночью не стреляли
По взводу мужа твоего.
Мы никого не потеряли,
Мы не убили никого.

Кричит петух в Урус-Мартане,
Встаёт, не выспавшись, рассвет.
Но завтра здесь кого-то ранят
Или убьют… А, может, нет.

Тебе опять приснились горы,
Бинты, впитавшие войну.
Ты хоть во сне забудь, что горе
Тебя постигнет не одну.

Поспи ещё, пока мы живы,
Пока ни снайперов, ни мин,
Ведь ранним утром после взрыва
В живых останусь я один.

Коляски ставят рядом,
Вязанье достают,
Поскольку с детским садом
Ещё непросто тут.

Ещё с работой туго
И с привозной водой.
И катятся по кругу
Рассказы чередой.

Что долго писем нету,
Что отпуск не дают,
Что их мужья с рассветом
Под пулями встают.

Кричат младенцы в зыбках,
И ветерок свежей,
И в скомканных улыбках
Тревога за мужей.

Скрип надрывный летит по свету
От колясочки от его.
И страшней того скрипа нету
В мире песенном ничего.

Вроде, встречных не замечая,
Катит, катит себя солдат,
Но глаза его чуть печально
На идущих вокруг глядят.

Но случится, ресницы вздрогнут,
Скрип такой же услышит вдруг,
Может, рядышком на дороге
Кто знакомый иль даже друг?

Так и съедутся две коляски,
Два молчания, две судьбы.
В землю взгляд, словно сдвинут каски
На свои усталые лбы.

Постоят, скажут два-три слова,
И разъедутся кто куда.
И завидев их, вдовы снова
Возвратятся в свои года.

В довоенные, где по двадцать,
Где рябина в лесу горька,
Где ребята учились драться,
Чтоб до крови, наверняка.

Не успели, ушли негаданно,
Пухом русская им земля.
И калекам им были рады бы,
Как вот этим, что вдаль пылят.

Не пропавшие, с горькой метою,
Не винящие никого,
С давней песней своей не спетою
Века страшного моего.

– Вы позволите?
– Садись…
Хлопни форточку, продует.
Ты, писатель, не сердись,
До сих пор не отойду я.

У тебя сейчас одно —
Выдать бой на перевале,
И тебе, видать, «окно»
Для моих ответов дали.

Мол, поярче опиши,
Дай динамики и света,
Чтоб величие души
Отпечатала газета.

Я тебе не стану врать,
Не ищи во мне Героя.
У меня жена и мать
Да ещё детишек двое.

И когда я там упал,
(И подумать жутковато!),
Промелькнуло: всё, пропал!
Как они там без меня-то?!

Знаю, думаешь про долг,
Но тогда, на перевале,
Думал, как приду без ног,
Что домой дойду едва ли.

В бетеэре рвал бинты,
И в бреду орал: «В атаку!»
Ну, скажи, а смог бы ты
Пережить такую драку?

Ты прости, я не в упрёк,
Я к тому, что сердце ноет:
На мучения обрёк
Мать и мальчиков с женою.

Я, конечно, не слабак,
Голова как надо варит.
Но не думал, что вот так
Жизнь возьмёт да и ударит.

Мы, конечно, поживём…
Может, слышал, город Шуя?
Не пиши ты ни о чём,
Как солдат тебя прошу я.

Ни к чему, одна возня,
Ни к чему, что в схватке где-то…
Не пиши, майор, с меня
Современного портрета.

Всё как надо, на посту,
По закону и по долгу…
Отвернулся, пустоту
Простынёй прикрыл, как ногу.

Не спится ребятам в февральскую ночь,
Но жизнь благосклонна
И к ним, и ползущим на Родину прочь
Озябшим колоннам.

Они в напряженье идут по мосту
И траками лают,
А трассеры плотно летят в пустоту,
Но с гор не стреляют.

Патронов осталось полным-преполно,
Остались и мины…
Но в этих горах, опустевших давно,
Застыли машины.

И зябко, и душно в седом феврале.
Сверкают медали,
Но крови за них мы афганской земле
С лихвой передали.

Кроме неба – пустота
И с кулак на небе звёзды.
В эти рыбные места
Помолчать меня завёз ты.

Сел тихонько у костра
И уставился на воду.
Так и слушал до утра
Одичавшую природу.

Щебетал июньский лес,
Шёл подлещик на перловку,
И поскрипывал протез,
Подсекающий неловко.

Я глядел на поплавки
И не мог представить даже,
Как страдало полруки
У тебя под камуфляжем.

По росту подобран, приталенный ладно,
В кладовой мундир ожидает парадный.
Нашивки сержантские, знаки отличья,
И фото в нагрудном кармане девичье.

Но нет увольненья и отдыха нету,
И маршам бессонным не видно просвета.
Зовёт и зовёт, поднимая, присяга,
Туда, где бессильна лишь только отвага.

Привал окончательный, видно, не скоро,
Пока по Салангу разносится порох.
И путь возвращенья такой беспроглядный
Туда, где мундир ожидает парадный.

– Закваска у ребят не та.
Мы были чуточку проворней…
– И в душах чаще пустота,
И в память не пускают корни…

Один примолк, окурок смяв,
Ну, а другой, подумав малость,
Вдруг рубанул, что начсостав
Порой показывает вялость.

Судили, видимо, правы
И не правы, конечно, где-то,
Две белых-белых головы,
Осыпанных не майским цветом.

Курили два фронтовика
У школы города большого,
Что носит имя земляка
Рожденья шестьдесят шестого.

И снова письмо из Ташкента.
И боль в сердце долбится лбом,
И чёрная рамочка-лента
Опять заполняет альбом.