Александр Кованов - Вешки. Трагедия русской деревни

Вскоре приехал на «эмке»
к нам из губернии «зам»…
…Петьку поставили к «стенке».
Тимка повесился сам.

Стал председателем «пришлый»
из городских… Приказал
вспять поворачивать дышло,
всех на кукан нанизал.

Зорко следил, чтобы люди
в поле, с темна до темна,
вместе корячились… «Будет
с хлебом родная страна!»

Люди галдят: «По приказу
в поле хлеба не взойдут!»
Он им: «На вас-то, заразы,
быстро управу найдут!
Пообленились, заразы!
Сталин вам, что – не указ?!»

…Но громогласьем приказа
он, к сожаленью, не спас
Вешки от голодомора
в тридцать втором… Не сумел…
Сам же расстрелян был скоро —
плюнуть в Наркома посмел…

План на озимые дали
больше в два раза, чем был.
Вешки тихонько роптали:

«Уж-то, нас Бог позабыл,
что насылает нам муки?
Что нам, подохнуть совсем?
Где же отыщутся руки,
чтобы осилить посев?

Вся молодёжь разбежалась
в город за лучшей судьбой…
Самая малость осталась
тех, кто в работе любой
может себя со сноровкой
нужной всегда проявить —
сладить с конём и коровкой,
сноп, так как надобно, свить.

Уж-то, там, сверху, не знают
то, что гутарит народ?
В будущий год выпадает
снова к беде поворот.
Бабки по верным приметам
определили – грядёт…
Нет!
Не скончание света!
Голод и мор…
Недород…»

Но исполкомовец Раскин
дал однозначный ответ:
«Всё это – бабкины сказки.
Бога, товарищи, нет!
А, что касаемо беглых,
тех, кто покинул село —
всех возвернём…
И оседлость
правилом, беглым назло,
станет законом железным:
Паспорт имеешь? Живи
в городе…
Будешь полезным?
То и к тебе —
по любви…

Стало быть, сельскому люду
паспорт не нужен совсем.
Беглых в деревне не будет!
Ясно, товарищи, всем?»

Ропотом площадь накрыло:
«Что ж так, крестьян-то родных?
И при царе так же было…
Что мы, опять в «крепостных»?
Как же нам в гости?
В больницу?
Как нам на рынок попасть?
Даже во сне не приснится
то, что придумала власть…»

«Дело решаемо, братцы!» —
Раскин прикрикнул в ответ —
«Надо на рынок собраться?
Сразу ступай в сельсовет,
и получай по закону
справку с печатью о том,
что ты отпущен из дому,
и возвращаешься в дом».

«Раскин! Ответь для проформы,
или ступай себе на…
Трижды нам подняли нормы
по госзакупкам зерна!» —
выкрикнул кто-то, скрываясь
где-то в серёдке толпы —
«Я вон, пашу, надрываясь.
Баба, вон, вяжет снопы…

Как же нам выполнить этот,
трижды завышенный план?!
…Или опять от Советов —
кукиш, брехня и обман?!
Вновь продразвёрстка? Ответь-ка!
Снова придёт продотряд
и, как при Тимке и Петьке,
будет нас драть всех подряд?!»

«Кто это свару затеял?!
Кто это воду мутит?!
Кто там, о шкуре радея,
прячась за спины, вопит?!» —
Раскин, скрипя желваками,
взглядом буравит народ —
«Снова от вас «кулаками»
и «подкулачником» прёт?!»

Глякось, как распетушился!
Нас на «ура» не возьмёшь!» —
выкрикнуть кто-то решился —
«Что ж, ты никак не поймёшь,
что не осилить нам плана.
Нету в запасе семян!
Или рождён ты по-пьяни,
или же, попросту, пьян?

Или ты, Раскин, зараза,
ночь перепутал и свет?
Хлеб не растёт по приказу!!!
Вот тебе Вешек ответ…»

В осень дожди зарядили…
Сеяли в грязь, как могли.
Люди по полю ходили
в жиже, не чуя земли.

А в октябре потеплело,
словно по-летнему, вновь…
Вырвалось, зазеленело
всё, что посеяли… В кровь
были истоптаны ноги…
Вешки свалил ревматизм…

Люди, конечно, не боги
но, проявив героизм,
сами решили засеять
землю зерном яровым…
…Чтобы жила мать-Расея
хлебушком не дармовым…

Сделали доброе дело —
тут же ударил мороз.
Всё, что взошло – почернело…
…Люди жалели до слёз
то, что зазря погубили,
следуя воле ЦК,
столько зерна… Подрубили
власти тогда мужика
тем, что, не зная порядка,
гнали скорее пахать…
Сеять? Лишь по разнарядке…
А на природу – начхать!

Снега почти не видали
этой зимою поля…
Люди почти что рыдали —
мёрзнет родная земля
вместе с зерном, что весною
было б залогом того,
что им не станет виною
самоуправство… Его
больше всего и боялись…
Раскин узнает – каюк!
И, однозначно, не жалясь,
быстро отправит на юг…
Нет!
Не России…
Таймыра!
Заступ вострить в мерзлоте…
…Даже лихие задиры
разом заткнулись… А те,
кто против воли района
сеял весенний запас,
дома сундук похоронный
перебирали не раз…

Влаги полям не хватило.
Всюду проплешины прут
там, где зерно не всходило.
…Попусту траченный труд
стал основанием чётким
органам НКВД —
Вешки принять в разработку
по саботажу… Везде,
в каждой избе и сарае
шорох такой навели…
…Дескать, крестьяне скрывают
хлеб у себя… Как могли
люди, спасаясь, бежали —
кто в города, кто в леса.
Тех, кто остался, прижали
так, что полезли глаза…

Тридцать расстрелянных… Сорок —
на эшелон, и в КарЛАГ.
…И, никаких оговорок!
Всех припечатали – «враг»!

На яровые прислали
в Вешки худое зерно…
Где его, черти, держали?
Было подгнившим оно…
Сеяли и матерились
в поле тогда мужики:
«Всё! До портков разорились!
Всё! Ни кормов, ни муки!»

Засуха грянула разом…
Пекло такое пришло —
хуже чумы и проказы…
…Словно всемирное зло
вырвалось скопом из ада…

«Где Ты, Господь? Отзовись!
Дождика! Дождика надо!
Господи, Боже, явись
и пожалей нас, убогих,
сгорбленных в тяжком труде…
…И позабывших о Боге
в этой нежданной беде…
Господи! Ты ж, милосерден!
Видишь страданье людей!
Сохнут и небо, и тверди…
Дай же нам, Боже, дождей!»

…Небо немое молчало,
солнце палило хлеба…
Это и стало началом
голода… «Видно судьба
нам подыхать… А, селяне?» —
люд потихоньку ворчит —
«Кто нас схоронит? Помянет?
Что же, район-то, молчит?»

Но не явилась подмога
к жителям Вешек тогда…
Ни от уснувшего Бога,
ни от властей… А беда,
знамо, одна не приходит —
люди не зря говорят.
Был уж октябрь на исходе…
В Вешки пришёл продотряд
в сопровождении роты
вооружённых солдат.

… Остановили работы,
и предъявили мандат:
«Каждому жителю Вешек
сдать по три пуда зерна!»