Александр Кованов - Вешки. Трагедия русской деревни

Харин среди коммунистов
всё ж умудрился найти
восемь врагов (из троцкистов),
сбившихся как-то с пути
к светлой победе народа
над вековечным врагом.

…Харин сумел за полгода
триста заявок в губком
на утвержденье отправить,
чтоб разрешили ему
в Вешках ошибки исправить…

Дескать, ему самому
было на месте виднее
(мало ль, что люди плетут…):
кто, так как надо «краснеет»,
кто притворяется тут…

Чтобы с бедой разобраться
группу прислал исполком.
…Харин попробовал драться
но, получив кулаком,
кровью своей захлебнулся
и до расстрела лежал,
как полумёртвый… Загнулся
ленинский в нём идеал…

После расстрела Ежова
Харин куда-то исчез…
Словно и нету такого…
…Может, запрятался в лес?
Может, в Сибири сховался,
будто бы он не причём…

…Только для Вешек остался
он навсегда ПАЛАЧОМ…

Русский народ всепрощающ…

Битый веками не раз,
лишь на словах обещая,
вышибить оба за глаз,
он примирялся с князьями,
сызнова верил царю…
…И, не смотря на изъяны,
молвил «добро!» Октябрю,
что продержался у власти
двадцать два года уже…

…Робко надеясь на счастье,
люди к колхозной меже
стали тихонько тулиться,
словно увидели свет,
что непременно пролиться
должен был… Кровушкой лет
залито было немало…
Столько стерпеть – не дай, Бог!

Русское сердце устало
больше бояться… Урок
был непомерно жестоким,
выдрав с корнями нутро
жизни крестьянской… Истоком
всё же осталось добро
и милосердие, с верой
В Бога, которого нет,
вроде бы… Новою мерой,
новой надеждой на свет
стало отсутствие в Вешках
голода, страха и слёз…

…И порешили, без спешки,
справить добротный колхоз.

Видно, услышал Создатель
всё-таки просьбы людей:
новый пришёл председатель,
с целой охапкой идей.

Сам – от сохи… Понимая,
что и к чему на земле,
главный вопрос поднимает:
«Технике – быть на селе!»

Криком кричал на морозе
в тридцать девятом году:
«Будет и трактор в колхозе!
Я и комбайны найду,
если сумеем мы дружно
выполнить план посевной!
Нужно, товарищи! Нужно!
Нету задачи иной,
чем отработать не меньше
четырёхсот трудодней!
Чтобы не гробить в дальнейшем
наших колхозных коней…»

Сдюжили вместе… Сумели
выполнить план годовой!
…С мёртвой сдвигается мели
(если радеть с головой)
дело любое на свете…
Наш-то, смекалист народ:
там, где не справится ветер —
силой единой берёт.

А через год, как и ждали,
в Вешки добрался прогресс…
Чудо чудес увидали
люди тогда – МТС!
Семь тракторов! Прицепные
сеялки-веялки к ним,
и причиндалы иные…
«Люди! Неужто, не спим?!»

…Эх! Закипела б работа…
Где уж, теперь-то, до сна?

…Если б не выкрикнул кто-то
страшное слово – «Война!»

…Слушал тревожные сводки
каждые сутки народ.
Слушал… И выдох короткий:
«Быстро, паскудина, прёт…»

Школьный учитель флажками
карту истыкал совсем…
«Скоро столкнёмся с врагами…» —
он, недвусмысленно, всем,
тыча указкой в бумагу,
линию фронта чертил…
«Мы ведь проявим отвагу?
Хватит у вешкинцев сил?»

Утром собрал председатель
односельчан у реки:
«Движется к нам неприятель…
Нам отставать не с руки,
если на битву поднялся
славный советский народ!

В первых рядах записался
я в добровольцы… Но вот,
тут же в райкоме сказали —
«бронь» на тебя! Вот те, на!!!
Как по рукам повязали…
Что ж вы творите?! Война!!!
…Даже и слушать не стали,
и возвернули в межу…
То, что приказывал Сталин,
я вам сейчас расскажу…

Всем мужикам, кто умеет
крепко винтовку держать,
кто отступить не посмеет,
кто не посмеет бежать,
нужно, в течение суток
вещи собрать, и – в район!
Там же, из Вешек и Уток,
вмиг соберут батальон.

Всем остальным! Как солдатам,
только в частях тыловых,
не разбегаться по хатам,
а воевать за троих!
Здесь! На колхозных наделах,
где ни к чему динамит!
Сделаем общее дело —
враг будет скоро разбит!»

Нонче рыдала гармошка
у сельсовета… В дверях
сел одноногий Тимошка,
пел про бессмертный «Варяг».
Всем, уходящим в дорогу,
так, как когда-то себе —
«Смело, товарищи, в ногу.
Духом окрепнем в борьбе…»

Бабы рыдали и выли,
висли на мужних руках…
Бабы ещё не забыли
музыку эту и страх.
Страх, что забился в комочек
где-то под сердцем, и ждёт:
«Может, мой муж… Мой сыночек
живеньким с фронта придёт?»

Те, кто остался, не знали
продыху ночью и днём…
Всё, что имели – спасали,
чтобы фашисты с огнём
в полдень сыскать не сумели…
Чтоб не досталось врагу
в речке – ни брода, ни мели,
и ни травинки в стогу.

Трактор укрыли в овраге
вместе с горючим… Да так,
что рядом с ним, в полушаге,
не догадается враг.

Бороны, плуг и запчасти —
всё за болото свезли.
Хлеб семенной, хоть отчасти,
спрятали в лоно земли,
сделав подземные схроны
в высохшем русле реки…
…Вешкам не будет урона!
То-то, дают мужики!

Фронт приближался… Всё чаще
красился кровью закат…
Наших солдат, отходящих,
звал председатель в отряд,
что собирал понемногу
в дальнем лесу, средь болот.
Там, вдалеке от дороги
строился крепкий оплот.

Бабы землянки копали,
дети пилили дрова.
Люди не ели, не спали,
ноги таскали едва,
лишь бы успеть до прихода
немцев в родные края…

…Воля крепка у народа…

Зная, что насмерть стоять
всем им придётся на этой
пяди родимой земли,
люди не видели света —
делали всё, что могли…

В августе, пыльным просёлком,
немцы явились и к нам…
Рота солдат…
На двуколке
ехал один капитан
с тросточкой…
Видимо, всё же,
русская пуля врага
цапнула… Да не по коже,
коли не гнулась нога.

С ним – переводчик. Пытаясь
что-то по-русски сказать,
он голосил: «Собирайась!
Всем сельсоветен собрайт!
Бистро! Шнель, русише швайне!
Бистро! Кому говорьят!
К вам обращайт капитанен!
Всрослий и киндер не прят!»

В воздух стреляя, солдаты,
всех выгоняли во двор…
Люди-то, к лесу… Куда там!
Тут же стреляли в упор!
Гнали, как скот, окружая
цепью, толкая вперёд…
Лаем своим угрожая,
гнали на площадь народ…