Вадим Бесов - ВместоЯ. Роман. Книга третья

Виденья в голове кругами,
И сцены из романа поскакали,
Герои смыслы там искали,
Боролись даже там с врагами.
Нанизывал на ниточку сюжета
Пороки, страсти и обиды,
Природы добавляя виды,
Интим описан без запрета.
За всеми мыслями одна —
Как премия ему дана.
Забыл про Бога лишь чирикнуть,
А может, вовсе не забыл,
Сознательно Его сокрыл —
Успел уж к дьяволу привыкнуть…

Вот план романа на столе,
И автор вроде бы доволен
И бросить труд уже не волен:
Морщины напряженья на челе.
«Скорей Адаму показать,
Приятеля порадовать любезно,
И дело это так полезно —
Советы должен он давать».
А у Адама план другой
Уж утверждён его главой.
Все темы выбраны как надо,
Рекомендации и суть
Душе помогут в них уснуть —
Такая дьявола отрада.

«Адам, езжай ко мне домой,
Мы потолкуем о романе —
Сюжет почти у нас в кармане.
Нырнул я в тему с головой.
Всё есть: герои, героини,
И страсти тоже закипают,
Влюбляются, потом бросают.
Все хороши, как на картине.
А сказки предыдущие забыты,
И темы те затёрты и избиты.
Скорей, Адам, поторопись,
Засесть хочу я за работу,
Надеюсь на твою заботу.
Скорей, Адам, ко мне несись…» —

«Адам уж тут как тут, в прихожей», —
Жена поэту доложила,
А гостю чаю предложила
(На день сослалась непогожий).
Тот отказался: не до чая.
Адам с женою не дружил,
Мужской свободой дорожил
И хмурился, её встречая.
Скорее шмыгнул в кабинет
Носитель разномастных бед.
Обнялись други, улыбнулись:
Тандем хороший, боевой,
Идеей склеены одной,
В роман совместно окунулись.

Почуяла неладное супруга:
«Муж изменился как-то резко,
Издатель этот ещё мерзкий.
Нашёл же муж такого друга.
Другим был милый до курорта,
Огонь любви горел в глазах.
Меня же поедает страх,
Раскис он от немецкого комфорта?»
Всё помнила жена о прошлом,
О часе том тяжёлом, пошлом,
Когда их дьявол посетил.
Он как хозяин в дом вселился,
Вовсю тогда повеселился.
Видать, супруг о том забыл.

Удобно угнездился на диване
Советник новый у поэта.
Важна и ёмка должность эта —
Писателя держать в тумане.
Знакомился с набросками романа,
Читал, вникал, соображал,
В руках своих листки держал
С умнейшим видом графомана.
Свою задачу знал он чётко,
Готовился ударить хлёстко.
Прочёл, притворно восхитился:
«Всё хорошо, приятель, молодец
Герой твой выжига, подлец,
За тему ты уверенно схватился».

Слегка задумался издатель,
Нахмурил напряжённо брови
И выдал: «Мало как-то крови…»
Такой вот у поэта воспитатель.
«Добавить нужно современность,
Уж слишком отношения привычны,
Мужчины, женщины обычны.
Сейчас в почёте откровенность.
Подкинь немного неформала,
Мужчин любовь чтобы сковала.
И не стесняйся в выраженьях —
Нам нужен шок, скандал, кураж,
Традиции семьи размажь,
И не теряйся ты в сомненьях.

Ты, Алексеич, обозначь:
Любовь такая – не проблема,
И если есть внутри дилемма,
То отношения не прячь.
Наоборот, на всех углах
Почётно хвастаться вот этим,
И человек такой заметен.
Убрать скорей стыдливый страх!
Всё понимаю, необычно,
Но скоро будет всё привычно.
Порядки древние оставь,
Дай современные теченья.
Такие текстом настроенья
Ты до людей скорей доставь.

Подбрось побольше негатива,
Народ чтоб горем придавило,
Чтоб безнадёжность оскорбила.
На пользу будет это диво!
В страну свою плесни дерьма
Так откровенно и открыто,
Пройдись по тем, кто у корыта,
Кричи, что здесь кругом тюрьма…
Примеры приведи из мира:
Весь Запад – как красивая квартира…
Ты заграницу позитивно опиши.
Да вот Германию хотя бы —
Живут как там прекрасно швабы.
Хвалой России не греши.

Давно пора родной стране
Оставить допотопные понятья
И к Западу скорей в объятья
Проситься, а не ехать на броне.
Про веру напиши немного,
Про православные издержки —
Прогресса это лишь задержки —
Всё сочиняют себе Бога.
Про лень российскую и пьянство,
О русских, их непостоянство.
Вот это нужно написать,
И будут разговоры о романе,
Тогда и премия в кармане,
Такое будут все читать.

Культурные бери словечки,
Но и матка чуть-чуть подбрось,
Язык с народом же не врозь,
Пускай читает из-за печки.
Слова и иностранные задействуй —
Английский, например, хорош,
Жюри ты этим всё возьмёшь,
А с нашей речью лицедействуй.
На долгие останется года
Наследие от нашего труда!
И стыдно пред пиитами не будет:
Ты силы отдал за отчизну
И будешь целым миром признан,
Никто тебя не позабудет!

И воли, главное, побольше,
Свободы ото всех и от всего.
Не бойся, Алексеич, ничего —
На пике славы будешь дольше.
Мы молодым посыл отправим,
Научим жить их на свободе,
Ходить лишь в нашем огороде.
Наследие такое им оставим:
Лишь о себе волнуйся и живи —
Дела пойдут тогда твои!»
Весь раскраснелся и вспотел
Адам – блестящий он оратор,
Поэта и писателя куратор,
Сказал он всё, что захотел.

А Алексеич слушал чутко,
Не смел Адама перебить —
Одна их связывала нить,
Хоть было иногда и жутко.
Всё внял, усвоил и приметил
Поэт в Адамовых речах,
Поверил в это сгоряча,
Подвоха даже не заметил.
В спектакле стал марионеткой,
Дешёвой медной бранзулеткой.
А как иначе? Он же пленный,
Его гордыня сущность ест
И Бога оттолкнул он перст.
Не вечный он теперь, а тленный…

Прошёл писатель инструктаж,
Работать над собой позволил.
Его никто ведь не неволил, —
Теперь над ним охранник-страж.
Всё время написания романа
Стоял издатель за спиной,
Команды говорил: «Постой,
Здесь лучше будет панорама».
Всё под контролем: буквы, слоги.
Издатель подводил итоги.
Так и писал он под надзором.
И темы все издалека,
Их чья-то двигала рука,
Плела невидимым узором.

Жена лишь грустно и тоскливо
Смотрела виды за окном,
Вишнёвый сад окутал дом.
«Их дружба эта некрасива».
Пугала мужа недоступность,
Холодный взгляд из-под бровей,
Внутри владычество идей.
«Ушла супруга неподкупность».
Семью свою совсем закинул,
Адама вместо всех придвинул.
Чутьё жену не подводило:
«Любимый, видно, заблудился,
С обрыва кубарем катился».
Недоброе происходило…