Терентiй Травнiкъ - Время особых тонкостей. Сложенное в стихи

Я ж благодарен месту, часу —
Всему, что выпало на кон.
Как жаль, что нет пока икон
Премальчуганистого Спаса!

Как всё-таки светла мечта
Мальчишки – будущего Ноя!
А то, что нет икон пока,
Так это дело наживное!

Заснежилась Москва, совсем оделась в зиму,
Как никогда, хрустальна и бела!
Спешу! Вернусь домой, пальто и шапку скину
И окунусь в привычные дела.

А значит, заварю чаёк и хлеб нарежу,
Уткнусь в нечитку скопленных газет.
Обычно в январе на дальние не езжу,
Как и на ближние, билетов тоже нет.

Темнеется… Метёт и стелет вьюга,
За пеленою скрыт соседний дом,
А мне всё нипочём: я жду, я вызвал друга,
Готовлю запасной аэродром.

Побриться бы успеть… Пилот в эфир выходит:
«Прими, Москва, на связи Ереван!»
Как хорошо, когда счастливый случай сводит
Людей в друзей, и случай этот дан.

Ловлю по радио сигнал сиюминутный
И стрелки выставляю на часах.
А за окном зима, а за окном попутный,
Летит снежок. Не правда ль, чудеса!

Час не пройдёт, мелькнёт такси с заездом,
И, сдобренный столичною пургой,
Друг наберёт знакомый код подъезда
И проскользнёт с бозбашем и толмой.

Ещё чуть-чуть, и в жизнь ворвётся лето,
Джермук наполнит до краёв стакан —
Хороших дел обычная примета.
А ну, Москва, встречай-ка Ереван!

То, как обычно, водится: зимой
Чудесным славятся дворы и закоулки
Москвы, а я, Москва, хранитель твой!
О чём пишу, произошло со мной,
Кажись, в Тишинском… Нет, в Ростовском переулке.

Проснулся рано, слушал тишину —
С горячим чаем, в стёганом халате…
Четыре с кучкой худеньких минут
Толклись на опустевшем циферблате.

Был пятый час, и сонная луна
Малярничала в комнате неспешно,
И, будто бы оно с веретена,
Тянулось время бережно и нежно.

Свет фонарей подмешивался в цвет
Лимонно-лунный, и мерцали стены,
И комната скруглялась до арены —
Арены цирка невозвратных лет! —

С вишнёвым бархатом и стёршимся бордюром,
С речным песком, уложенным волной…
В тот самый час звучала увертюра
К моим стихам сплошною тишиной.

Мела метель! Как юный математик
Следит за запятою у нуля,
За дирижерской палочкою я
Следил, чаёвничая в стёганом халате.

Густела медь тромбонов и валторн,
И фрак маэстро снегом заносила
Зима… Как вдруг мальчишкой юным в горн
Весна на всю катушку вострубила.

И в тишине, привычной для меня,
Среди отмеренных размерами канонов
Отчётливо расслышал ноты я
Неведомой душе моей канцоны.

Несла своё январская метель,
Мешая стрелы лучников-амуров
С поэзией прованских трубадуров,
Как грога выпивший заезжий менестрель.

И вслед за ней письмом на чистый лист,
Мотив любви расслышав в одночасье,
Я перекладывал мелодию на счастье,
Как изгнанный из мира пианист.

Сегодня видел я, как жизнь перегоняла
(Перегнала!) идущий мерно дождь,
Как облик свой, безумная, теряла.
Так уважение теряет всякий вождь

В глазах степенных слуг и подчинённых,
Когда небрежен он и суетлив.
Не от печалей льются слёзы ив,
Не со стыда краснеют щёки клёнов.

Сегодня видел я, как жизнь перегоняла
На землю тихо падающий снег…
Как ни просил её уставший человек
Помедленнее быть – она ж не стала

И слушать бедолагу. Всё неслась
По дням, неделям, месяцам, и годы
Платила дура за свою свободу,
Которая, казалось, удалась.

Сегодня видел я, как жизнь перегнала
Летящую листву и стала первой,
Но вдруг обмякла так, как будто нервы
От напряженья разом сорвала.

А дальше что? А дальше просто старость
С перечеканкой горстки медных лет —
Того, что жизни загнанной досталось,
В чём хоть чуть-чуть остались вкус и цвет.

Бывает всё не так и всё не то:
Не с той ноги или не с тем советом.
Мечтал, а получилось – не на сто,
Не тою стороной легла монета.

Бывает, что с утра не задалось:
Разбилась чашка, настроенье село,
И не туда вогнался нужный гвоздь,
И от портфеля ручка отлетела.

Не те газеты, и не крепок чай,
От недосмотра выгорела каша,
И за окном не долгожданный май,
А серый цвет действительности нашей.

Бывает, что не знаешь, как сказать,
Чем искупить вину и неудачу.
Бывает, кончится на важности тетрадь,
Как мелочь в кассе, данная под сдачу.

А то, бывает, голова болит,
И тело, ей под стать, температурит,
И у тебя такой дурацкий вид,
Что явно он с подачей не халтурит.

И вот тогда ты достаёшь её,
Надёжную печатную машинку,
И загружаешь лентой пулемёт:
Поэтам пулемётство не в новинку.

Каретку к бою, под копирку лист
Ты выставляешь, сердце замирает,
Как перед репликой финальною артист,
Хотя б и роль до запятушки знает.

Даёшь им ближе, ближе подойти —
Хандре и хворям, дабы не промазать.
Гашетку жмёшь по полной, и стихи
Разят врага наверняка и сразу.

И отступают боль и маета,
И драпают остатки полчищ чёрных
И это вовсе, вовсе неспроста.
Не зря, видать, учился у кота,
Ты воевать, ведь кот-то был – учёным!

Смотрел, как часовая приближалась
К восьми законного, по всем статьям, утра.
Была зима, и солнце колупалось
В обснеженных чердачинах двора,

Жгло розовым пруты антенн и раструб —
Проржавленный – жгло водосточных труб.
Я не спешил к чернильнице, а надо б
Давно начать стих пробовать на зуб.

Февральская строка – она что сдоба —
Пышна, а на поверку холодна.
То, вырядившись, ходит, словно гоголь,
То, как старуха привокзальная, бедна.

То вьюгой завывает, то взметелит
Под самый верх да съедет кувырком.
А мне – так всё равно, похоже, верит,
И я пуляю в пришлую снежком.

Она – в ответ мне. Вижу, получается,
На пару сбитое удачное словцо.
Поэты говорят зиме в лицо,
Но только те, кто как-то раз, но каялся.

И если мне удастся написать
Хоть что-нибудь без тени кривотолкства,
Знать, не впустую заложил упорство
В меня отец мой и взрастила мать.